Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

Кому он ее продал, он вам не скажет, уверил меня отец.

ОК, сказала я. Пусть. Я этого и не предполагала. Но мы с Раш собираемся в пятницу в Лондон, и вреда не будет, если зайдем к Виктору в лавку и выспросим, что он о том экземпляре помнит, правильно?

Видимо, да. А просто позвонить не проще будет?

Мы в любом случае едем в Лондон, сказала я.

Ладно, сказал папа. Просто не докучайте ему, вот и все. Виктор очень занятой человек.

Я не понимала, как, с учетом особенностей его занятия, это возможно, но спустила на тормозах.

В пятницу не ранним утром мы сели в поезд до Лондона. Пересадка у нас была в Ридинге. Вторую часть пути мы сидели напротив пары пожилых мужчин пенсионерского вида.

(Кстати, Раш считает, что все это надо писать в настоящем времени. Она считает, что все тогда звучит непосредственно и аутентично. Для нее прошедшее время «стыдно» в той же мере, в какой и вымысел. Если бы я воспользовалась ее советом, последний абзац получился бы вот таким: «В пятницу не ранним утром мы садимся на поезд до Лондона. Пересадка у нас в Ридинге. Вторую часть пути мы сидим напротив пары пожилых мужчин пенсионерского вида». Вы считаете, возникает какая-то существенная разница? Я лично так не считаю. Собираюсь продолжить употреблять прошедшее время. Мне оно кажется естественнее. Все-таки это произошло в прошлом. В настоящем я просто сижу у клавиатуры и набираю эти слова.)

Пожилые мужчины обсуждали политику. В то утро был обнародован новый мини-бюджет, и казался он довольно бредовым — со всеми этими урезаниями налогов налево и направо. Один из участников полемики очень распалился насчет этого и все повторял и повторял, что это безумие и безответственность и что все знают: экономика в ужасном состоянии и такова с самого Брекзита, только никто не готов это признать. Второй был гораздо более расслабленный, он сказал, что вся политика циклична и все равно через пару лет будет другая партия, а Брекзит на самом деле не бог весть какое дело, и Евросоюз — это просто торговое объединение, и чего люди такие чувствительные насчет подобных вещей? Но оба, похоже, сходились во мнениях, что Лиз Трасс — темная лошадка, и оба славно поржали насчет одной газеты, где вроде бы ежедневно публиковали фотографию салата латук по мере его увядания и принимали ставки, кто дольше протянет, Лиз Трасс или латук[87]. Мне хотелось сказать им, что таких, как я, тошнит от таких, как они, кто обращается с политикой так, будто это один сплошной анекдот, — но не сказала. Может, я растеряла чувство юмора, но что-то в их разговоре меня допекло, и в кои-то веки оказалось облегчением, когда, заглушая их голоса, зазвучало оповещение:

Если вы заметили что-либо подозрительное, скажите об этом сотрудникам или отправьте текстовое сообщение в Транспортную полицию по номеру 61016.

И всё у нас будет схвачено.

Смотрите. Скажите. Схвачено.

Мы доехали до Паддингтонского вокзала, а затем по новой Елизаветинской ветке добрались до Тоттнэм-Корт-роуд, но, прежде чем отправиться в лавку, зашли за кофе, чтобы обсудить нашу стратегию. Пошли мы в «Старбакс», хотя ни одна из нас его особо не любила. Просто потому что он там был.

О Викторе я помню одно, сказала я: он очень дорожит своими обеденными перерывами. Сегодня пятница, и, по моим прикидкам, обед у него будет особенно протяженный — и, возможно, с кем-то из друзей. А потому нам надо как-то убедить его, чтобы он позволил мне последить за лавкой, пока он обедает. Мы виделись не раз и не два, и ему нравится мой отец, поэтому, думаю, он мне доверится, и так нам удастся влезть в его клиентскую книгу. Он старомодный от и до, все еще ведет записи вручную.

А он лавку не запрет попросту на обед?

Так он обычно и делает, да. Но, может, мы найдем какую-нибудь особую причину, зачем ему надо подержать ее открытой.

Какую же?

Ну, может, ты прикинешься состоятельной покупательницей. Скажешь ему, что собираешься купить некое прямо-таки дорогое издание, но еще пока не решила и вернешься через полчаса.

Ты хочешь, чтобы я прикинулась коллекционершей книг? И какую же книгу я соберусь купить?

Ой, ну не знаю. Любую, лишь бы дорогую. Первое издание Джеймса Болдуина или еще какую-нибудь.

Джеймс Болдуин? То есть я коллекционирую книги только черных писателей, потому что я черная?

Нет, конечно.

Ладно. Не пытайся ярлык на меня навесить, будь любезна. Я вполне способна изобразить из себя ценительницу Ивлина Во или Вирджинии Вулф.

ОК, как хочешь. Извини. Я не собиралась тобой помыкать.

Короче, я не уверена, что у меня получится. Я не смотрюсь достаточно состоятельной или же пожилой. Может, я скажу, что меня нанял кто-то еще? Клиент.

Клиент? Какой клиент?

Не знаю. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

Мне было сомнительно, однако в целом я Раш доверяла. Мы допили кофе и зашагали к лавке, располагавшейся в Сесил-корте. Оказались мы там в 12:45, по времени — идеально. Никаких покупателей не было, Виктор сидел за своим столиком, пил чай и слушал радио. Опять что-то там про бюджет. Вновь и вновь слышала я имя Лиз Трасс — и Квази Квартенга. Виктор меня поначалу не узнал, но когда я сказала, что я дочь Эндрю Мейдстоуна, он сделался вполне приветлив. Затем я представила Раш и сказала, что она моя подруга и хочет поискать редкие издания для своего состоятельного клиента.

Он предложил нам оглядеться, и вскоре я засекла старый экземпляр «Колодца одиночества» Рэдклифф Холл[88] в запертом шкафчике.

Спроси его об этой книге, шепнула я ей.

Кто такая Рэдклифф Холл? — спросила Раш.

Она была знаменита в 1920-е. Очень скандальная. Этот роман считается классикой лесбийской литературы.

Круто, сказала она, а затем подошла к Виктору и спросила: сколько стоит этот экземпляр «Колодца одиночества»? Это первое издание?

Первое, ответил Виктор и открыл шкафчик. Суперобложка в очень хорошем состоянии. Минимальное выцветание.

Моего клиента выцветание не очень беспокоит, сказала Раш. Но ему очень интересно лесбийское художественное письмо. У него это своего рода фетиш.

Понимаю.

Сколько этот?

Одна тысяча пятьсот фунтов.

Раш глубоко вдохнула.

Крутовато — с учетом выцветания, в смысле.

Первый тираж «Колодца одиночества» найти непросто. За все мое время в этом деле мне попадались всего три экземпляра.

Три? Какое ж это одиночество?

Нам с Виктором потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что Раш только что отпустила шутку,