Восьмой поверенный - Ренато Баретич

Звонко сочувственно посмотрел на Синишу и спустя несколько секунд молча кивнул.

— Ох, черт… Ёлы-палы, ради чего все эти игры? — застонал от отчаяния поверенный.

— Монополия, дорогой мой.

«Аделина» нежно прильнула к яхте, а шкипер сверху сразу же сбросил металлическую цепную лестницу.

— Шикарный был тот имейл от тебя, серьезно… Если бы я могла, приехала бы в тот же день и изнасиловала тебя на глазах всех твоих старух и босниек прямо посреди деревни… Когда ты вернешься? Я бы хотела снова работать с тобой, правда…

— Понятия не имею. Спасибо тебе.

— Не за что, я подумала, что тебе стоит знать. Дай мне знать, когда определишься с датой приезда.

— Хорошо, пока… Береги себя.

Она поцеловала его в щеку и стала медленно подниматься на яхту. Синиша оттолкнулся от яхты и медленно пошел обратно. Будь его воля, он бы сделал десять кругов по бухте, прежде чем забрать шефа.

— Не знаю, что случилось: еле едет, а прибавить газу я тоже боюсь, чтобы не всосало больше топлива, чем нужно, — соврал он премьеру, извиняясь за задержку.

— Главное, что едет, — крякнул премьер, когда Мирко подсадил его на палубу «Аделины».

— Слушай, — продолжал он, садясь рядом с Синишей. — Мы еще пересечемся завтра с утра, когда ты привезешь Ферхатовича и малышку. Если я, конечно, встану в такую рань… Я хотел сказать, чтобы ты, если у тебя есть время, начинал готовиться, намечать проекты, планировать, — как только ты вернешься в Загреб, я отправлю тебя на передовую, сам понимаешь.

— Понимаю, и уже думал об этом: мне кажется, что самое верное для нас сейчас — это ударить по Цици из всех орудий. Любые пикантные случаи, связанные с ним или с кем-нибудь из его партии, особенно с молодыми, собирайте, пожалуйста, для меня в отдельный файл — я уже и Жельке сказал…

— Смотри, я не уверен, что нужно прямо-таки палить из всех пушек, всех пушек. Мы должны атаковать его, наступить ему на ногу, но есть одна чертова загвоздочка… Не обижайся, но даже с твоей помощью мы не сможем получить достаточно голосов, чтобы в одиночку сформировать правительство. Нам придется снова влезать в коалицию, это точно. А Цици, черт бы его побрал, все-таки идеологически нам ближе всего, и он точно наберет процентов десять — больше, чем кто-либо другой из наших потенциальных партнеров. Понимаешь, если мы слишком сильно на него наедем: на него или на всю его партию, — он может переметнуться к той банде, и тогда мы в пролете. Мы слишком много начали делать в этой стране, слишком много реформ и проектов, чтобы позволить себе роскошь утопить это все из-за чьих-то детских капризов. Кроме того, лично я не люблю оставлять после себя незаконченные дела, незаконченные дела.

— Значит, как? Мы снова будем с ним в коалиции? И будем опять ждать, когда же Цици повернется к нам спиной: завтра или послезавтра?

— Он больше не станет этого делать, я уверен. Если после выборов мы объединимся в коалицию, то выдвинем ультиматум, причем еще до подписания соглашения.

— Но во время кампании он будет долбить нас как сумасшедший, это совершенно точно.

— Не думаю, не думаю. Поверь, я знаю его лучше тебя, лучше тебя.

— Я в курсе.

— Ну, давай тогда, увидимся утром, а потом через несколько недель, — резюмировал премьер, когда они подошли к яхте. — Ты уверен, что не хочешь пообедать с нами? У нас есть ризотто с чернилами каракатицы и свежевыловленный лаврак.

— Да нет, спасибо, у меня правда много дел, — рассеянно ответил Синиша. — До встречи утром.

* * *

— А щто, еси появится Джамбатиста? — спросил Селим. — Щто ты ему про нас скажещь?

— Первым делом завтра мне нужно будет переехать обратно к Тонино, как минимум перевезти самые необходимые вещи. Всем на острове я скажу, что вас увезли телохранители премьера и полиция, без объяснений, куда и почему. Ты заказывал что-нибудь на следующую пятницу?

— Да, Барзи вчера передаль им целый списк и бабки.

— Отлично, мы им все вернем и объясним, что тебя вместе с Зехрой увели копы. Вот номер моего мобильника. Как только выедете из Хорватии, начинай каждое утро, около восьми, отправлять мне какое-нибудь сообщение, чтобы я знал, что у вас все нормально. Мне сейчас нужно будет довольно часто выходить в море, из-за сигнала, и в какое-нибудь утро я обязательно его получу. Поэтому пиши каждый день, понял, до тех пор пока я тебе не отвечу. Потом можешь перестать и начинать радоваться жизни. Даже если, не знаю…

— Щто? Думайщь, он можт нас кинуть? Не переправит черз границу?

— Да нет, не в этом дело. Я о другом, вы здесь ни при чем. Мне важно знать, что с вами обоими все нормально, вот. Мне не обязательно знать, где именно вы будете, главное — за границей. Я сказал ему, что, пока не получу от вас известия, я не вернусь в Загреб.

— Погодь, он щто ль за тобой приезжаль? Щтоб забрать тя в Загреб?

— Ага.

— А ты ему подсунуль нас? Да ты гений! А щто ты сам не едещь?

— Да не знаю, мне просто кажется, что с этой сотовой вышкой мне здесь наконец удастся провести какие-никакие выборы, а я, как сказал бы твой приятель из Лиссабона, не люблю оставлять после себя незаконченные дела… У тебя есть еще капля той твоей сливовицы?

— Есь, братан, на кухне еще пол-литра, ща буйт… — Селим поднялся и пошел к двери, потом остановился. — Сущай, у меня есь еще децл последнего провода, разделим, еси хощь, на прощание.

— Спасибо, не надо, принеси только сливовицу.

— У меня никогда не было такого друга, как ты, — сказала Зехра, когда Селим вышел из комнаты. — Вашу ж мать, никогда…

Уже более получаса Синиша сидел на диване, а она свернулась рядом, положив голову ему на колени. Разговаривая с Селимом, он гладил ее пальцами по макушке, шее, плечам и худеньким предплечьям, как будто убаюкивал ребенка.

— А Тонино? — спросил он.

— Тони — эт другое. Он был моей любовью, а ты друг, ты мой брат.

Она села, потом встала коленями на диван и посмотрела ему в глаза:

— Пойдем посмотрим утром в последний раз на бедную тюленьку? Ты и я? Я две недель там не была.

— Пойдем, — улыбнулся Синиша. — Знаешь, я и сам хотел тебя об этом