Круг, петля, спираль - Анна Баснер

Федор так и сяк пытался выведать адрес. Спрашивал Веронику на синдарине: «Аранель, где ты живешь?» Поднимала плечики: «С мамой». Впервые им не хватало выдуманных слов. Просил дочку повертеть телефоном. Камера вылавливала тусклый двустворчатый шкаф, неровный строй шерстистых кактусов на полочке и кривошеюю березку за окном.

Мейв не имеет права! Так думал взбешенный Федор. Ошибался. Три юриста по очереди развели руками. Последняя, щекастая, умудренная, с циничными глазами, на консультации даже поименовала проблему: семейный киднеппинг. Когда ребенка забирает и скрывает один из родителей, второй фактически бессилен. Обращаться в полицию, в органы опеки бессмысленно – скажут: это ж мать, чего вы от нас ждете? У вас же нет решения суда?

Да и решение в пользу отца на самом деле тоже мало что изменит. Заплатит она две с половиной тысячи административного штрафа, и все. По официальной статистике судебных приставов, ежегодно не исполняется шестьдесят три процента судебных решений. Вседозволенность и безнаказанность. Абзац.

Кстати, о суде. В октябре Федор обнаружил на дне почтового ящика извещение. Помчался в приемную знакомиться с делом. Иск Мейв выкатила драконовский. Место жительства дочки – с матерью. Встречи с отцом – всего два раза в месяц, по выходным. И еще один раз, в день рождения. Исключительно при Мейв. Потому что опасается за психику ребенка. У Вероники будто бы диагностировали неврастению. Зато вот алименты жена требовала солидные, словно увезла дочь не в захолустный городишко, а в столицу нашей Родины Москву.

И это не все. По закону Мейв полагается половина бизнеса. Интереса к управлению она, к счастью, в иске не проявляла, но рассчитывала на денежную компенсацию за передачу прав в размере, установленном судом после оценки стоимости фирмы. Откроет, надо думать, ателье в Сосновом Бору. В будущем с компенсацией Федору вызвался помочь платежеспособный Степан – повезло, что Агния вовремя его приворожила. Но небезвозмездно, разумеется, а за долю покойного Ильича в компании.

Раздел фирмы, если честно, тревожил Федора меньше, чем риск потерять дочь. Неврастения, как же, ярился он. Скрипел зубами так, что башка раскалывалась. Если у Вероники и есть неврастения, то лишь потому, что у нее отняли отца. Вырвали ребенка из привычной среды! Денег ему, разумеется, не жаль. Но платить Мейв астрономические суммы, когда та держит дочку, по сути, в заложницах? Да жена эти алименты не на ребенка потратит, а на адвоката! Нет, Федор на такое не пойдет. Ни за что.

А главное – давайте начистоту. Мейв никогда не любила Веронику, как он. Это Федор ее растил! Нежил, смешил, голубил. Утешал, когда плакала, кормил бульоном с ложечки, когда болела. Жене девочка только мешала. Стало быть, это просто глупая и беспощадная месть. Сделать Федору больно, показать свою власть. Нипочему.

Да и щекастая юристка нажимала: «Федор, деньги – ваш единственный рычаг. Переводите пока по нижней границе, сохраняйте чеки. И постарайтесь достичь мирового соглашения. Это самый желаемый исход». Имя ее было Люба, но Федор про себя прозвал юристку Кляксой – за испачканные шариковой пастой пальцы и неизменные разводы туши на нависших верхних веках. Веронике бы кличка понравилась. Да, аранель? Федор мысленно с ней все время разговаривал, сверялся, будто дочка, как прежде, вертится рядом.

Беда в том, что Фемида редко приподнимает повязку с глаз и встает на сторону отца. Ребенка по умолчанию оставляют с матерью. Такова общая практика. Даже если повезет и судья вникнет в дело, максимум, на что Федор может рассчитывать, – равноправная опека. Забрать дочь себе на законном основании, как он хотел бы, никто ему не даст. Поэтому худой мир предпочтительнее, объясняла Клякса.

И Федор пробовал договориться. Бился до черепного хруста о твердую мерзлую толщу. Убеждал, что станет переводить намного больше денег, когда Мейв позволит полноценно видеться с дочерью. Наедине, не под надзором. «То есть твоя финансовая поддержка ребенка небезусловная?» – едко интересовалась жена.

Через месяц, когда в город на пегой кляче по слякоти въехал ноябрь, Федор достиг такой степени отчаяния, что готов был пойти на попятную. Распрощаться с Агнией, отказаться от любых заказов, дабы Вероника могла спокойно бывать в мастерской.

– Ты упустил свой шанс, – констатировала Мейв по телефону. – Мне этого уже не надо.

– Чего, ну чего ты хочешь? – сорвался Федор и выматерился.

– Чтобы ты оставил нас в покое.

Совершенно верно. Исчезни. Только плати алименты.

Федор не только не исчез – наоборот, возник на пороге дома. Мейв засветила в иске адрес. Сосновый Бор. Улица Малая Земля. Облетевший колючий сквер. Белые пупыри снежноягодника. Блочная пятиэтажка, утопающая в грязи. Подъезд без лифта. Подпалины от спичек на потолке.

Выжимал кнопку звонка, пока не открыла. Загородила собой прихожую. Глаза навыкате, рот перекошенный, раскинула руки, вцепилась в косяки. Ожившая картина Маковского «Не пущу». Заявила, что зря приехал. Вероника занята, делает уроки. Уничтожая Мейв взглядом, Федор опустился на ступени. Подождет. В подъезде хорошо, тепло. Это вам не продуваемый всеми ирландскими ветрами холм в долине Глендалох. У Мейв на шее задергалась жилка. Оба знали: Федор умеет ждать.

Сдалась. Пообещала выйти с Вероникой. С одним условием: во двор.

Заставила Федора промаяться на сырой скамейке полчаса под подозрительными взглядами бабулек. Дочка, шлепая желтыми сапожками, с радостным писком бросилась к Федору. Мейв не дрогнула. Наблюдала за счастливым воссоединением без эмоций. Что-то сказала. Федор ответил. Снова что-то сказала – чуть резче. Федор ответил. Не прошло и четверти часа, как они с Мейв, к восторгу местных престарелых гиен, начали друг на друга орать. «Пожалуйста, не ругайтесь! – Плачущая Вероника тянула Мейв за рукав куртки. – Мамуля, пойдем домой». Федор еще постоял во дворе, поглядел в освещенные окна на третьем этаже и побрел с разорванным в клочья сердцем на станцию.

Тогда же, в ноябре, Федора посетила амебообразная тетенька из органов опеки. Проверить квартиру. Стандартная процедура, когда возникает спор о месте проживания ребенка. Клякса порекомендовала как следует подготовить дом, создать идеальную для семилетней девочки обстановку: одежда по возрасту, продукты, учебный уголок… Перед визитом опеки Федор носился как угорелый. Навел чистоту, пропылесосил, давясь от саднящей боли в груди, заросшие пылью игрушки. Набил шкафы Вероники новыми свитерками и платьями взамен тех, что увезла Мейв. Разложил в холодильнике, три месяца не знавшем иной еды, кроме пельменей и пива, йогурты, фрукты и овощи. Огляделся: ничего не упустил? Поразмыслив, бухнул на газ кастрюлю с покупным бульоном. Чтобы суровую функционершу встретили ароматы готовки.

Обвешанная бижутерией, будто чешская люстра, тетенька, увы, не шибко впечатлилась. Вяло осмотрела комнаты, позадавала Федору вопросы, нацарапала себе в бумажку галочки, схрупала полпачки Вероникиного любимого печенья – и отбыла, покачивая гранеными сережками. Акт обследования жилищно-бытовых условий проживания несовершеннолетней приложит к делу.

Подстегиваемый Кляксой Федор бросился писать заявления и собирать справки: из детсада, из развивающего центра, из поликлиники. Все, способное хоть как-то подтвердить, что ребенком занимался преимущественно он. Что Веронике будет лучше с отцом. Фотографии из семейного альбома. Фрагмент карты с их домом, где были отмечены школы, продуктовые и аптеки. Копия свидетельства о рождении.

И такую они с юристкой убедительную папочку собрали, что перед первым декабрьским заседанием Федор поверил в чудо.

Зря. Чуда не случилось. Ни на первом слушании, ни на пяти последующих. Переносы и перерывы. Ходатайства и приложения. График, согласно которому на рассмотрение каждого дела – смехотворные двадцать минут. Погибающая под завалами бумаг секретарь. В переполненном, жужжащем здании суда, общим паническим настроением и суетой напоминавшем вечно тонущий «Титаник», едва удавалось урвать полчаса на разговор с пожилой судьей – особой, в сущности, вменяемой, но задолбанной катастрофически.

Так, от одного переноса к другому, незаметно наступил март. Температура, впрочем, держалась отнюдь не весенняя. Город нипочем не желал оттаивать. За окном звенела морозная синева, в парках высились сугробы, уличные фонари прятали жестяные макушки под пушистыми снежными шапками. Клякса предупреждала, по-дирижерски размахивая шариковой ручкой: «Надо настраиваться на долгую борьбу, Федор. Год или полтора. И скорее всего, в первой инстанции мы проиграем. Не волнуйтесь, потом подадим апелляцию. Столько раз, сколько потребуется. Смысл в том, чтобы показать: без боя вы малышку не отдадите. Будете мотать жене