Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов

- Отпечатки, - многозначительно ответил Греммо и подергал первую попавшуюся дверную ручку. - Не будем повторять ошибок.

- Вы купили перчатки?

- У меня были, мне иногда приходится пользоваться в работе... Мне приносит Модест, он же, я вам сказал, занимается какой-то медтехникой. Не то поставляет, не то перепродает...

Греммо вцепился в следующую ручку, потянул на себя. Дверь не шелохнулась.

- Крепки же вы задним умом, - отметил Зиновий Павлович.

- Не язвите, а лучше возьмите себе.

- Учтите, это нас полностью изобличит, - предупредил Зимородов, беря пакет.

- Это полная дура, она ни черта не знает, нечего о ней волноваться. Мы ей пригрозим, -небрежно сказал ювелир.

- Да вы, я смотрю, все больше и больше гангстер.

- Частный сыщик, - хмыкнул Греммо. - Впрочем, разница невелика.

- Между прочим, эта дура, как вы ее изволили поименовать, сейчас тоже сбежит. Не сомневаюсь ни секунды, что мы ее не найдем, когда спустимся.

Ювелир остановился, прислушался. Безмолвие в здании сделалось абсолютным.

- Я предлагаю вернуться и подождать, - придумал Греммо. - Вряд ли он смылся, завидев нас. Хотя...

- Хотя?... - подхватил Зимородов. - Ну же, Ефим. Зачем вы остановились? Договаривайте. Мы нагнали на него такого страха, что он бросил все. Вы же это хотели сказать, признайтесь. Вы совсем спятили. Вам все еще кажется, что вы - конная армия в полном составе.

- Если мне память не изменяет, кто-то здесь только что разглагольствовал о побеге некой дуры...

- Ну так теперь-то конечно, когда мы везде наследили.

- Наследили? Вы опять за свое?

Греммо в сильнейшем раздражении сдернул перчатки, швырнул на пол. Зиновий Павлович бросил туда же свои, так и не распечатанные.

- Идемте вниз, доктор. Я видел там удобный диван, вам будет хорошо. Я напрочь забыл о вашей травме, мне все-то мерещится, что ваша вчерашняя работоспособность на высоте, а оно вон как оборачивается. Дайте руку, еще упадете.

Зиновий Павлович руки не дал и пошел сам, держась неестественно прямо. Он вспомнил диван, и тот целиком захватил его помыслы. Зиновию Павловичу не хотелось ничего, кроме как посидеть, а лучше - утонуть в этом диване, провалиться, затеряться в пружинах, перемешаться с опилками, или что там внутри; сделаться этим диваном и никуда, никогда, ни за какие деньги больше не ходить.

Диван встретил его полным пониманием.

Это был настоящий диван, которому место в апартаментах-люкс, а вовсе не в коридоре. Непонятно, как он вообще туда попал; Греммо, внимательный к дорогим и добротным вещам, расценил это как недосмотр того же Иммануила. Ювелир, окажись он на месте Учителя Свами, непременно уволок бы диван к себе в кабинет. Обивка протерлась, на диване много и с удовольствием сидели. Очевидно, он где-то числился, причем прочно, так что никто не смел посягнуть, но про него забыли, и он остался один среди случайных людей.

Зимородов отдался ему в объятия.

Греммо же зыркнул по сторонам и убедился в правоте Зиновия Павловича: Изабелла исчезла, как ее покровитель. Ефим заглянул в кабинет, но нашел там то же, что раньше - безлюдие.

- Будем ждать, - повторил он решительно. - Кто-нибудь да придет.

- Если нас здесь не заперли, - сонно пробормотал доктор.

Ювелир метнулся в вестибюль, пришел оттуда успокоенный: выход оказался свободным.

- Не нагнетайте, - попросил он подчеркнуто вежливо и ровно. - Видите - все прекрасно. У них же ключи, они материально ответственные лица. Мало ли, какие у них возникли дела.

Зимородов не ответил. Он плыл по течению, и ему было почти хорошо. Греммо посмотрел на него и неожиданно растрогался. Доктор выглядел уютным и милым, его было жаль; дивану тоже хотелось посочувствовать, и вообще весь Ефим, принужденный к временному покою, ощутил абстрактную, безадресную симпатию. Он вспомнил зачем-то, что церковники называют подобные состояния "впаданием в прелесть".

Благостное расположение духа показалось Греммо неадекватным. Он решил себя чем-нибудь занять: вошел в кабинет Иммануила - уже в третий раз, застыл посреди и осмотрелся. Взгляд его остановился на встроенном шкафу. Дорогое устройство, встроенный шкаф в казенном доме. Ювелир сделал шаг, сдвинул правую створку. Изабелла выпала прямо на него, с аккуратно перерезанным горлом. Сари уже пропиталось кровью, и внутренность шкафа тоже залило; еще немного - и потекло бы наружу, оставалась самая малость. Греммо хватанул воздуха, успел отскочить приставным скачком и чуть не потерял равновесие. Он схватился за вторую ручку и устоял на ногах. Ювелир выпрямился, прерывисто вдохнул. Зиновий Павлович дремал в кресле, не замечая ничего. Греммо стоял, сжимая ручку и отводя глаза от тела. Ему предстояло принять решение: двигать левую створку или оставить, как есть. Он двинул. Учитель Иммануил Свами Тер-Оганесов не выпал, каким-то чудом он удержался. Иммануил привалился к задней стенке шкафа с уклоном в угол и чуть осел; усесться полностью ему мешали какие-то кульки. Он был задушен проволокой, глаза вытаращены, язык вывалился. Пахло дерьмом. Греммо попятился, рухнул в кресло и замер, не будучи в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Глава 4

Зиновий Павлович испытывал предчувствия.

Он правильно улавливал знак, но не воспринимал остроты. Диван превратил неприятные мысли в декорацию-задник; они отдалились, стали фоном. Зло начало видеться хронической унылой неизбежностью, от которой не откреститься - лучше выступить к рампе, где ярче, и любоваться теплым светом. Доктор слышал, как что-то ласково обрушилось; может быть, это заслуживало усилия разомкнуть веки - а может быть, и нет. Ефим, слава богу, не издавал ни звука - помимо кошачьих шагов; следовательно, он пока пребывал в добром здравии, если эта формулировка уместна в применении к полоумному Греммо. До первого крика, лениво твердил себе доктор. До первого шевеления. Когда снова случится что-нибудь ужасное, Греммо наверняка закричит или захрипит. Тогда Зимородов встанет и посмотрит, что с ним такое. Но прежде доктора пусть повпитывает диван. Зиновий Павлович угадывал желание мебели и вел себя покладисто. Он исчезал как личность и растекался. Ему осталось просочиться в коротенькие ножки, дабы прочно утвердиться в окружающем мире.

Визг ювелира пронзил мироздание сапожным шилом.

Зимородова подбросило.

Сцена растаяла вместе с театром. Греммо ошалело стоял с окровавленной бритвой в руке.

Зиновий Павлович, как многие доктора невозмутимых специальностей, имел некоторый опыт работы в области суматошной. Неотложная медицина никогда не привлекала его, но он успел в молодости понюхать пороха и научился при острой необходимости собирать себя по частям с отключением всего лишнего. Этот навык