Человек маркизы - Ян Вайлер

Ознакомительный фрагментбыл не в костюм, который мерещился мне в воображении, а в джинсы с потёртым ремнём, стягивающим брюки в поясе, как телячья верёвка. Белая рубашка была ему велика, а ботинки – прямо-таки фатально старомодные и стоптанные, хотя и видно было, что он их начистил. К тому же на нём была вельветовая куртка, цвет которой точнее всего можно было назвать блевотным. Но хотя бы все пуговицы присутствовали. Из набитого нагрудного кармана торчали бумажки и фломастер.

Он был лишь чуть-чуть выше меня и криво улыбался.

После того как мы не виделись и не разговаривали больше тринадцати лет, эта незнакомая копия меня самой предстала передо мной и сказала:

– Неслыханное дело. Вот и ты.

Я поставила свой чемодан, и мы обнялись, почти не касаясь друг друга. Я довольно часто представляла себе нашу встречу. Как рослый крупный мужчина, каким полагалось быть моему отцу, нагнётся ко мне, полностью окутав меня своей тенью. Но маленький мужчина никак не вязался с моими представлениями. Утончённый господин Папен казался действительно тоненьким. Или хрупким.

И тут же прорвалась ярость. Твой собственный отец впервые видит тебя после десятка лет и всё, что может при этом сказать, – это «неслыханное дело»? Это звучало как укор, как будто я заставила его долго ждать. Я отстранилась от него, и мы ещё какое-то время молча стояли на перроне, пока он не взял мой чемодан и не сказал:

– Ну, давай, пошли.

Он тащил мой чемодан вниз по лестнице в сторону выхода и дышал всё тяжелее. Я следовала за ним на расстоянии нескольких метров.

Папен засеменил к парковке, мой чемодан, забитый пляжной и спортивной одеждой, косметикой, вещами для вечера, вещами для утра и сменной одеждой для дня, когда тебе уже неохота валяться у бассейна, был для него явно тяжеловат. Я ещё не догадывалась, что мне едва ли понадобится хоть что-то из этих вещей. Для шести недель у отца мне хватило бы небольшой спортивной сумки. Но знай я это с самого начала, моя мать затащила бы меня в Дуйсбург только в бессознательном состоянии.

Смутный остановился позади старого «комби» и начал ковыряться в замке багажника.

– Что это? – спросила я, потому что ещё не видела такой раздолбанной тачки. Если моё представление об отце как топ-менеджере при первом же взгляде на него треснуло, то теперь оно рассыпалось окончательно. Он ездил на каком-то ящике с рухлядью. Он повернулся ко мне и сказал с искренним воодушевлением:

– Это мой Папен-мобиль.

– Ясно.

– Ну, тогда полезай внутрь со своим барахлом, – пропыхтел он, поднимая мой чемодан в багажник, уже изрядно набитый всякой всячиной.

Из нутра машины повеяло недобрым бризом. Как будто он жил в ней. Папен захлопнул крышку багажника и сказал:

– Всем подняться на борт, люки задраить.

От его радости мне стало тревожно. Ничто из увиденного до этой минуты не сулило мне ничего хорошего. Будь моя воля, я бы просто перешла на другой перрон и уехала назад. Но воля была не моя; у меня не было денег на билет и не было ключа от двери нашего дома.

Итак, я обошла машину Папена, открыла пассажирскую дверцу и села после того, как отец перекинул на заднее сиденье всё, что до сих пор лежало на моём месте.

Я чувствовала его нервозность, в конце концов, ведь он всего четыре минуты пробыл моим отцом, а привычки так быстро не устанавливаются. Я и сама была нервозной. Тем не менее я хотела знать, что меня ждало. Было непохоже, что мы немедленно поедем в отпуск. И как знать: может, к этой машине прилагалась ещё и женщина. И дети.

Рональд Папен пристегнулся и стал прикреплять противосолнечные насадки к своим погнутым очкам, что требовало известной ловкости. Наконец он завёл машину, и мы выехали на дорогу.

– И что мы будем делать теперь? – спросила я, всё ещё обыскивая взглядом внутренность машины в надежде получить какие-то ответы. Не лежат ли где-то здесь билеты на самолёт. Или дорожный провиант.

– Ах, да что уж мы будем делать. Я думаю, мы просто поедем домой. Тебе же, наверное, интересно взглянуть, где ты будешь жить ближайшие полтора месяца.

– Я думала, мы поедем в отпуск? – Когда я об этом спрашивала, машина пробивалась через Дуйсбург, город, о существовании которого я ещё несколько часов назад ничего не знала. Мы ехали по широкой улице мимо домов, которые походили на людей, одетых кое-как, потому что больше ничего не собирались предпринимать в своей жизни. Улица, казалось, вибрировала в жарком мареве лета, как будто была органом гигантского тела.

Но вдруг мы оставили город позади, поехали мимо полей, потом мимо вялой, заболоченной речки, располагавшей, правда, очень зелёным берегом.

– У тебя каникулы. Но у меня-то, к сожалению, нет, – сказал Рональд Папен. А поскольку он ничего к этому не добавил, я спросила:

– А чем ты занимаешься?

– Я работаю. Работаю я всегда. Но у тебя будут каникулы.

– Где? Здесь, что ли?

Мы ехали по местности, в которой никто не жил. Фабричное здание из красного кирпича и убогие, но обильно выкрашенные низкие хозяйственные постройки с зарешёченными окнами. Это было самое гнетущее место, какое я когда-либо видела, и свой вопрос я задала в качестве риторической насмешки, потому что я представить себе не могла, что есть хоть кто-то на всём белом свете, кто проводил бы здесь каникулы. Или хотел провести. Или мог.

Но потом мы свернули налево в узкую улочку, скорее даже проезд, с обеих сторон уставленный плохонькими машинами. Рональд Папен сказал:

– Сейчас будем на месте, – и это прозвучало так, будто мне предстояло увидеть вход в рай.

Мы доехали до небольшой немощёной площадки, в середине которой стояла огромная лужа, явно никогда не высыхающая. По крайней мере, так казалось, потому что последний дождь прошёл недели две назад.

Папен остановился перед складским помещением с гофрированными шторными воротами. Старое строение было выкрашено в кремовый цвет и имело большие, но тусклые мелкофасетные окна в ржавых рамах.

– Вот мы и приехали, – сказал отец и отстегнулся. Положил свои солнечные очки-накладки на панель и вышел из машины.

– И где это мы? – спросила я не без паники, идя вслед за ним к боковому входу в склад.

Он отомкнул дверь, открыл её и сказал:

– Дома. Входи.

Я вошла в пространство, которое Папен отгородил от остального помещения полосами чёрной ткани. Послышался громкий щелчок, и стало светло. Он включил четыре большие лампы, которые свисали с тёмного высокого потолка. В помещении находились среди прочего продавленная софа,

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---