Нарушитель спокойствия - Ричард Йейтс

– Ты принес мне газету, Чарли? – спросил мужчина с целой пачкой грязных газет под мышкой.

– Будет вам, мистер Шульц, у вас и без того полно газет. Сначала используйте те, что есть, и тогда я, может быть, принесу вам новую.

Чарли обернулся к одному из санитаров:

– Сколько новичков поступило за прошлую ночь?

– Восемь. Теперь на отделении сто семнадцать человек.

Чарли поморщился, качая головой:

– Это перебор. И еще будут новые поступления сегодня, и завтра, и в понедельник. Нам негде их всех разместить.

Звякнув ключами в связке, он открыл дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен», за которой Джон успел разглядеть нечто вроде маленькой комнаты отдыха – стол, стулья, полки с посудой, электроплитка, кофейник, – и вышел оттуда с двумя пачками сигарет.

– Только по одной, джентльмены, – сказал он толпе, жадно сплотившейся вокруг. – Станьте в очередь справа от меня, пожалуйста. По одной штуке в одни руки. Вы не в счет, мистер Джефферсон, у вас уже есть пачка в кармане. Сами знаете правила: это казенные сигареты…

С приходом Чарли, с этим «угощением» и «казенным куревом», обстановка слегка изменилась к лучшему – свет ламп уже не так резал глаза, а тени не казались столь темными. Теперь обнаружилось и кое-что, ранее не замеченное Уайлдером: длинная скамья вдоль одной из стен и еще несколько мест для сидения в промежутках между секциями сложенных коек, а также ниша с четырьмя засаленными матрасами в дальнем конце коридора, где можно было прилечь без риска угодить под ноги дефилирующих пациентов. Еще здесь имелись шесть глухих камер с мягкими полами и стенами, в одной из которых лежал спеленатый смирительной рубашкой пациент, рано утром боксировавший с тенью и грубо оскорблявший санитаров. Рот его был широко открыт и перекошен, как будто яростный вопль мог в любую минуту прорваться сквозь наркозный сон, а его темные волосы блестели от пота.

– Кто вырубил доктора Спивака? – раздался зычный голос Чарли.

– Это сделал Роско, Чарли. Уж очень он буянил.

– А что с его штанами?

– Он сам их порвал, корчил из себя боксера. Потом разорался про злоупотребления, про иск и все такое. Не было другого способа его утихомирить.

– Не понимаю. Мне казалось, что в последнее время он идет на поправку.

– У него бывают хорошие дни и дурные дни, Чарли.

– Мм, – протянул Чарли, вновь доставая связку ключей. – По крайней мере, мы можем отпереть дверь. Я не хочу, чтобы он проснулся и обнаружил себя в запертой камере. И найдите для него новую пижаму.

– Хорошо, Чарли.

– Ах, Чарли, ты прекрасный человек, – молвил тщедушный трясущийся старикашка лет семидесяти. – Ты лучший из людей. Клянусь Богом… клянусь Богом, ты воистину святой, Чарли.

– Спасибо за комплимент, мистер Фоли, но я уже раздал все сигареты, и я хорошо помню, что одна из них досталась вам, поскольку вы пытались заполучить сразу две.

– Матерь господня, как вы можете говорить о каких-то сигаретах? Я нуждаюсь в духовной поддержке, Чарли. В духовной поддержке.

– Это не по моей части. Почему бы вам не посидеть на скамеечке? А я пока займусь другими пациентами. Вот вы, сэр, вы один из недавно прибывших? Как вас зовут?

– Уайлдер. Джон Уайлдер.

– Вы получили порцию угощения, мистер Уайлдер?

– Ага, «угощение», – вмешался старикашка. – Знаете, что это такое? Это формальдегид.

– Довольно, мистер Фоли! Ступайте!

Когда тот удалился, Чарли продолжил:

– Это паральдегид, мистер Уайлдер. Вам будут давать его трижды в день, он очень полезен. Успокаивает нервы.

– Ясно. А вы здесь старший санитар или… или кто?

– Я дежурный медбрат, моя смена длится с восьми до пяти.

– Тогда у меня к вам просьба: я должен срочно сделать телефонный звонок, это очень важ…

– Нет-нет, мистер Уайлдер, отсюда вам звонить никто не позволит.

– А как скоро… то есть когда меня сможет принять доктор?

И только теперь он узнал, что психиатры выйдут на работу во вторник и смогут им заняться, скорее всего, не раньше четверга, а продолжительность его дальнейшего пребывания в клинике будет зависеть от их вердикта.

– А до той поры, – сказал Чарли, – постарайтесь устроиться здесь по возможности комфортно.

Он покатил тележку дальше по коридору, сопровождаемый другими просителями, а Уайлдер стоял и глядел ему вслед, казалось, целую вечность.

– Комфортно… – пробормотал он и затем вдруг сорвался с места, бегом устремляясь за Чарли, вновь наступая на скользкую мокроту и сам удивляясь пронзительности своего голоса. – Комфортно устроиться в этом гадюшнике? Да ты рехнулся, что ли?

Чарли развернулся, возвышаясь над суетливым окружением и предупреждающе поднимая длинный указательный палец:

– Мистер Уайлдер, я вам рекомендую понизить тон и сдерживать свои эмоции. И повторять это дважды не буду.

Желтый, зеленый, коричневый и черный; черный, коричневый, зеленый и желтый. Единственным способом отгородиться от звуков и запахов этого места была безостановочная ходьба с концентрацией внимания на раскраске коридора. В одну сторону мимо уборной до копа у двери; в другую сторону мимо столовой, потом разворот. Человек небольшого роста мог двигаться в такой толпе, оставаясь практически незаметным, если он держал рот на замке, смотрел прямо перед собой и избегал задевать окружающих. При этом он мог без помех обдумывать свое положение и строить планы действий; он мог даже беззвучно расплакаться, и никто бы этого не заметил.

Но он не расплакался, а вместо этого занял единственное свободное место на скамьях в коридоре; и тотчас по его бедру скользнула коричневая рука.

– Я не против.

– Что?

– Я не против. Можешь меня поцеловать, если хочешь, но сначала ты должен сказать: «Я люблю тебя».

Он поднялся и пошел дальше, а еще через три круга увидел, что один из матрасов в дальнем конце коридора не занят. Сидеть было лучше, чем ходить, а лежать было еще лучше, несмотря на густой запах пота и грязных ног. Проскользнув туда, он распластался ничком на матрасе – к чертям все на свете! – и даже смог недолго вздремнуть (либо представить себя спящим), но, когда вновь открыл глаза, оказалось, что его соседи на уложенных впритык матрасах вовсю занимаются мастурбацией.

После обеда опять прозвучал призыв: «Угощение, джентльмены!» – и опять раздавались казенные сигареты, а потом он очутился в бредущей толпе рядом с доктором Спиваком. Джон не сразу его узнал, поскольку тот был облачен в новую пижаму, аккуратно причесан и не выказывал признаков истерии, при этом на лице его застыла сардоническая ухмылка.

– Это тебя доставили прошлой ночью?