Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Письмо это не было полной неожиданностью. Мисс Мерфи уже как-то намекала, что сомневается в правильности своего выбора. Она принадлежала к тому типу девиц, которые, не смущаясь, указывают любимым на их недостатки. «Почему ты не причесываешься? – спрашивала она. – Ты похож на шотландскую овчарку». Или: «Почему ты носишь этот жуткий пиджак и полосатые брюки? Ты похож на похоронного агента». Бесполезно было говорить, что волосы – его крест, поскольку встают дыбом, стоит отнять расческу. Бесполезно было и оправдываться, что визитка и такие брюки – цеховой мундир; приди он на работу в штатском, мистер Гиш нечаянно его подстрелит. Оставалось молча страдать. Словом, из помолвки с мисс Мерфи Билл вынес немногое: он узнал, что похож на кудлатую собаку, которая стережет овец и в свободное время распоряжается на похоронах; а он ждал от союза любящих сердец чего-то большего. Мысль, что отныне мисс Мерфи пойдет верхом, а он – низом, и на милом берегу Лох-Ломонда и вообще нигде им не встретиться, исключительно бодрила. Помощник в Галерее Гиша должен быть на посту в девять тридцать, и хотя стрелка подбиралась к двенадцати, а за порталом вполне мог притаиться Леонард Гиш, чтобы прыгнуть из-за спины и перекусить горло, Билл решил, что не позволит обстоятельствам испортить себе настроение. Прибыв на место, он улыбнулся девушке за конторским столиком, мисс Элфинстоун, и воскликнул так, словно после долгих поисков обрел старинного друга:

– Доброе утро, Элфинстоун, доброе утро, доброе утро, доброе утро. Все присмотрено?

Во взгляде ее не было ответного жара, скорее укоризна и холод осуждения. Билла частенько подмывало заметить: «Выньте изо рта лимон и улыбнитесь хоть на минуту! Мир так прекРассн, что всем нам пристало как королям ликовать».

– Ха! – сказала секретарша.

– И вам того же, – вежливо отвечал Билл.

– Знала бы, что вы придете, испекла бы пирог, – продолжала она. – Это надо же, явились на работу!

Билл немного нахмурился.

– Не произносите при мне слова «работа». Сегодня утром оно режет мне слух.

– Хорошенькое утро – двенадцать часов.

– А, теперь понял. Вы считаете, что я припозднился? Да, возможно, вы правы. Вчера я был в гостях, вернулся с утренним молоком. Упал в кресло, задремал, проснулся – и с изумлением обнаружил, что уже двенадцатый час. Вот что, – сказал Билл, пристально вглядываясь в секретаршу, – мне не нравится ваша желтая пудра. И почему вы трясете ресницами? Это выводит из равновесия.

– Сами затрясетесь, когда увидите мистера Гиша. Он прыгал, как кошка на сковородке.

– Вы, вероятно, имели в виду рыбу в том же неприятном положении. Немного недоволен, да? Что ж, досадно, сегодня я хотел бы видеть вокруг только счастливые лица. Вы лицезреете меня, о Элфинстоун, когда сижу на вершине мира с радугой в руке и в шляпе набекрень. Не зная обстоятельств, вам не понять, в чем дело, но я чувствую себя жаворонком, которому отворили клетку и позволили взмыть в эмпиреи с песней на устах. Встреть меня сейчас Шелли, он бы сказал «Здравствуй, дух веселый», и был бы прав. Я чувствую… но что-то в вашем взгляде мне подсказывает, что вам плевать на мои чувства, а поскольку папа Гиш, несомненно, горит желанием со мной побеседовать, я, так и быть, уделю ему минуту-другую.

– Он ушел.

– Как? До обеда?

– Он уехал за город на распродажу мебели.

– Ясно. – Лицо у Билла разгладилось. – Я испугался было, что он сидит, вперя взор в циферблат, а добрая старая галерея пребывает в забвении. Ладно, если бы вы сказали раньше, вы бы сберегли мне немало нервов. Я-то воображал, что он ждет в засаде. Не передавал ли чего-нибудь милый старичок?

– Передавал. Если вы возьмете в руки по фунту свинца и прыгнете в реку, он будет только рад.

– Это говорит не настоящий Гиш. Он пожалеет о своих словах, как только найдет время поразмыслить. Есть еще указания? Помните, мой девиз: «Служить».

– Да, что-то насчет картин в Кенте. Адрес на столе. После обеда надо съездить.

– Нет, – отвечал Билл, чувствуя, что настало время проявить твердость. – Я готов делать все в разумных пределах, но сегодня никуда не поеду. Завтра.

– Как угодно. Шею не мне намылят.

– Что за вульгарные у вас выражения! Порой мне кажется, я понапрасну трачу время и силы, пытаясь вас просветить. Просто руки опускаются. И перестаньте моргать, я уже говорил. Еще что-нибудь?

– Да, он сказал… подождите минутку. Все записано. Вот, если придет миссис Уэстон-Смидт, показать ей «Подражание Эль Греко», затем «Натюрморт с цветами» в стиле Диаса, потом – в духе мастера Священного Кельнского братства – и, наконец, Бернардо Дадди.

– Мое сердце принадлежит Дадди.

– «Ни в коем случае не перепутать порядок!» Вам это что-нибудь говорит?

– Просто, как всякий обман. Это называется «обработать клиента». Представьте, что вы рассказываете историю с неожиданным концом и нарочно тянете резину, чтобы громче прозвучал финал. Мы хотим продать Дадди и мостим путь подражателями, последователями и натюрмортами. Всю эту страсть господню мы показываем для затравки. Наша цель – смирить миссис Уэстон-Смидт, внушив, что такова кара за принадлежность к человеческому роду. И вот, пока она барахтается в пучине отчаяния, не надеясь из нее выбраться, мы подсовываем ей Дадди. Несчастной кажется, что она всю жизнь мечтала о такой картине. Сделка совершается. Психология.

Мисс Элфинстоун с новым уважением взглянула на Билла.

– Умно. Я и не знала, что вы такой дока. Думала, вы просто…

– Кудлатая овчарка? Нет, нет. Всех вводит в заблуждение моя скромность. Еще что-нибудь?

– Ах да. Вам только что звонил какой-то Цвайн.

– Не Цвайн. Твайн. Клубный знакомый и, между нами, порядочный зануда. Чего ему надо?

– Он мне не докладывал.

– Ладно, я рад, что не пришлось с ним говорить. Поразительно, как я чувствую себя сегодня утром! Духом я с херувимами и серафимами, вот-вот запою Осанну, а телом – в упадке. Башка трещит, разум на пороге забытья, как будто пью настой болиголова, как будто в Лету погружаюсь я. Китс знал, что пишет. Вы начинаете жизнь, и я дам вам полезный совет. Не кутите ночи напролет с художниками, а если этого не избежать, пейте ячменную воду. Тогда вы не узнаете, каково вернуться домой в серых утренних сумерках, если голова раздута насосом втрое против положенного.

Спустя несколько минут, когда Билл прислонил упомянутую голову к телефону в надежде немного ее остудить, тот вывел его из оцепенения. Устало подняв трубку, Билл услышал резкий мужской голос.

– Алло, это вы?

– Нет, – отвечал Билл. – Не