Робкие создания - Клэр Чемберс

Как только Уильям вышел, Хелен бросила на Марион вопросительный взгляд. Казалось, она была хранительницей всех секретов и тайн, уполномоченной говорить как от лица Фрэнсиса, так и от лица Уильяма.

– Вы, думаю, уже знаете, что Фрэнсиса в школе домогался один из учителей, – начала Марион.

Хелен кивнула.

– Все началось на втором году обучения, осенью, после летних каникул, которые Уильям провел с нами в Брок-коттедже. Но вот чего вы не знаете и что его тетушки скрывали много лет, движимые… – давайте вежливо назовем это заблуждениями, – так это то, что Уильям, вступившись за Фрэнсиса, толкнул учителя. И тот погиб.

Гил, каким бы шокирующим ни был рассказ, не выдал ни единой эмоции – не существовало слов, способных лишить его самообладания. А вот Хелен не умела скрывать чувства – и все они были написаны у нее на лице.

– Мы узнали о насилии со стороны учителя и его смерти одновременно. Мальчики сбежали из школы и позвонили моему мужу. Их хватились после полдника, когда они не пришли в класс для выполнения домашних заданий. Разумеется, в тот момент дети были на первом месте, но как только мы привезли их к себе и немного успокоили, пришлось сделать трудный звонок в школу. А затем еще более трудный – тетям Уильяма. Думаю, вы можете себе представить их реакцию.

– Это, должно быть, было ужасно, – сказала Хелен. – Бедные мальчики.

– Мой муж, Бэзил, повел себя тогда образцово. Мы договорились, что я поговорю с тетушками Уильяма, а он – с директором школы. Мы оба были абсолютно уверены, что полицию привлекать не стоит. Человеку, виновному во всем, ничего уже не предъявишь, а его семье, если таковая имелась, вряд ли пришлись бы по душе разоблачения подобного рода. Мы твердо решили, что не дадим допрашивать Фрэнсиса и Уильяма, и постараемся оградить их от происходящего.

– Школа, надо полагать, была только рада замести все под ковер, – сказал Гил.

– Безусловно, – подтвердила Марион. – Но я хочу подчеркнуть: если бы учитель выжил, мы обязательно сообщили бы о нем в полицию. Ради безопасности других детей. Но в нашем случае нужно было действовать в интересах Фрэнсиса и Уильяма.

– А как отреагировали тетушки? – спросил Гил, протягивая Марион сигарету. Она отказалась, и он закурил сам.

– Сначала я поговорила с Луизой Таппинг – она сняла трубку. Но очень быстро впала в панику, так что разговор со мной продолжила ее сестра Элси. Я помню, как старалась изложить все прямо, по возможности просто, но они отказывались воспринимать действительность. И не верили, что я действую в интересах Уильяма. Думаю, слово “паранойя” тут не будет преувеличением.

– Это ведь было… В тридцать восьмом? Они, наверное, жили довольно уединенно, – сказала Хелен.

– Все верно, – подтвердила Марион. – Все незамужние. Чуть старше меня – лет на десять, не больше. Одно поколение, но они были абсолютно не способны даже подумать о “неприятностях”, не говоря уж о том, чтобы признать их существование.

– А как вы сами справились с этой… “неприятностью”, когда дело коснулось Фрэнсиса, если позволите спросить?

– Я ведь не была профессионалом, как вы, доктор Радден, – сказала миссис Кенли. – До этого я никогда не сталкивалась с педофилами. И вряд ли поверила бы, что такие люди вообще существуют, если бы не редкие упоминания в газетах. Но в одном я была совершенно уверена: Фрэнсис не должен был чувствовать ни стыда, ни отвращения по отношению к себе. И моей прямой обязанностью было это до него донести, как и то, что с нами он может поговорить о чем угодно – простыми, обычными словами.

– Вы очень мудро поступили.

– Тут дело не в мудрости, уверяю вас. Это было какое-то первобытное, всепоглощающее чувство – что мы должны иметь возможность говорить об этом без всякой брезгливости. Так же прямо, как если бы в дом вломился грабитель и ударил его по голове. Я не имею в виду, будто это одно и то же.

– Разумеется, – сказал Гил.

– Просто в обоих случаях ребенок – жертва. И ему не должно быть стыдно.

– А как в этому отнесся Фрэнсис? – спросил Гил и затянулся так сильно, что зажженный кончик сигареты зашипел и на ковер, прежде чем он успел стряхнуть остатки в пепельницу, упал целый дюйм пепла.

– Я, наверное, слишком упростила свой рассказ, – вздохнула Марион и, достав из рукава белый носовой платок, стала теребить его в руках, так и не поднеся к влажным от подступающих слез глазам. – На самом деле все было гораздо сложнее. Не знаю, считает ли Фрэнсис теперь, когда он примерно в том же возрасте, как мы с Бэзилом тогда, что мы поступили правильно. Надо будет у него спросить. Мы просто хотели, чтобы он принял этот факт – да, ему пришлось пережить ужасные события, но они больше не повторятся, и он обязательно оправится. Думаю, ему это удалось.

– А Уильям? – спросила Хелен. – В каком он был состоянии?

Она не могла представить себе ничего, кроме непреодолимого ужаса, охватившего одиннадцатилетнего мальчика, который убил человека. Пусть и случайно. Даже негодяя, не заслуживающего ни капли сочувствия. И что еще страшнее – вечное ожидание неминуемого наказания, которое вот-вот его настигнет.

– Замерзший, голодный и до смерти напуганный. Все время плакал и держался за меня. Мы укутали их в пледы, посадили у камина, дали чаю с тостами и сказали, что все уладим. Хотя сами тогда не до конца понимали, что нам делать.

– Он тогда сказал что-нибудь или молчал?

– Говорил по большей части Фрэнсис. Он все нам подробно рассказал. Это явно был несчастный случай. Сам толчок был, конечно, преднамеренным, но падение – просто трагическая случайность. Этот человек жил в мансардной комнате, куда под вымышленными предлогами зазывал Фрэнсиса. Там в полу был люк с лестницей, ведущей в кладовку. Если снаружи раздавались шаги, Фрэнсис должен был спускаться туда и прятаться. Можно сказать, негодяй получил по заслугам – упал туда и сломал себе шею. Но они его не ненавидели – напротив, из всех учителей этого ученики любили больше всего. Не знаю, хуже от этого или нет. Хотя тут уже, наверное, не до градаций.

– Мне интересно, как отреагировала школа. Трудно даже представить себе.

– Бэзил позвонил директору, мистеру Грею, сообщил и о насилии, и о смерти учителя – исчезновения которого, кстати, до того момента никто даже не заметил. Мистер Грей не был образцом мудрости: его испугало не само происшествие, а перспектива громкого скандала. Может быть,