Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

временем Бевин увидел, что у первого из автомобилей, подкативших к посадочной полосе, приоткрылась задняя дверь, и в нее, поддерживаемый кем-то под руку, проходит Эттли. Энергично, почти бегом Бенин устремился к тому же автомобилю, остановился у еще открытой двери, как бы собираясь войти, но передумал — с силой захлопнул дверь и сделал знак офицеру, сидевшему за рулем следующей машины. Тот подъехал и затормозил у первой машины.

Усаживаясь в этот сверкающий лаком и никелем лимузин, Бевин крикнул Кадогану и всем остальным:

— По машинам, ребята, их тут много! — И, положив руку на плечо офицера-водителя, слегка подтолкнул его: — Трогаться!

Повторилось нечто подобное тому, что было у трапа: машины Эттли и Бевина двинулись вперед бок о бок.

— Куда мы сейчас едем? — спросил Бевин офицера.

— В Потсдам, сэр! — ответил тот с очевидным недоумением. И поспешил уточнить: — Мы проедем по западной части Берлина, так что вы, сэр, сможете увидеть…

— Я приехал не в кино! — прервал его Бевин. — И при чем тут Берлин, Потсдам? Насколько я знаю, Конференция проходит в Баб… в Баберге. Туда и надо ехать, мы и без того опаздываем.

Кадровый английский офицер был явно шокирован и манерой, с которой к нему обращался этот толстяк, и его неосведомленностью относительно места, где проходит Конференция. Сдержанно, корректно, но не без иронии офицер пояснил:

— Берлина и Потсдама нам не миновать, сэр. А то место, которое вас интересует, называется Ба-бель-сберг и находится на окраине Потсдама…

Проезжая через Берлин, Бевин одобрительно причмокивал своими толстыми пухлыми губами: его несомненно радовал вид здешних развалин и обилие заполненных дождевой водой воронок, по которой кое-где уже пускали бумажные кораблики. А вот при виде почти не тронутого войной Потсдама и, наконец, в Бабельсберге Бевин стал хмуриться и брюзжать.

Предназначенный ему особнячок, в котором раньше жил Иден, располагался почти рядом с виллой премьер-министра Великобритании. Выйдя из машины, Бевин направился прямо в резиденцию Эттли, рявкая на охранников, которые, конечно, не могли знать его в лицо.

Пробившись с помощью подоспевшего Кадогана в особняк Эттли, Бевин увидел, что премьер вместе с Рованом и Сойерсом раскладывал на столе привезенные из Лондона папки с бумагами. Распаковывались чемоданы, в которых хранился нехитрый гардероб нового премьера.

В Бабельсберге уже смеркалось, и Эттли предложил не заниматься вечером делами, а пораньше лечь спать, в предвидении завтрашнего трудного дня. Тут же напомнил Бевину, что завтра Конференция начнется в 10.30.

— Значит, до утра будем бездельничать? — вскинув голову, произнес Бевин и неожиданно спросил: — Ну, а когда же выедем?

— Куда? — не понял Эттли. — Если вы желаете ознакомиться с окрестностями, то для этого мы выкроим время завтра, когда будет светло.

— К черту окрестности, Клемент! — воскликнул Бевин. — Для экскурсии я предпочел бы другую страну. Не забудьте, что через два-три дня нам необходимо вернуться в Лондон. Да и как вы можете Провести весь вечер без дела в этой претенциозной конуре? Она скорее подходит для холостяцкой квартиры какого-нибудь графа прошлого века или для прилично устроившейся служанки, чем для нас с вами.

Эта фраза шокировала даже Эттли, хотя он давно примирился с далеко не изысканным лексиконом Бевина.

— Черчиллю здесь нравилось, — сказал Эттли то ли с укоризной, то ли оправдываясь перед Бевином.

— Старику понравится везде, если есть шелк на мебели, картины в золоченых рамах, какие-нибудь допотопные гербы и прочая геральдическая чертовщина, — возразил Бевин.

— Для глав делегаций и министров предоставлены лучшие здания Бабельсберга, — продолжал Эттли сдержанно.

— Ну и что из того? — не сдавался Бевин. — Будем сидеть и разглядывать амуров на этих лепных потолках или протирать штаны в креслах, предназначенных для чего угодно, кроме задниц? Хочу напомнить еще раз, что Черчилль имел в своем распоряжении целую неделю, а нам предстоит вернуться в Лондон через пару дней. Короче, я предлагаю сегодня же встретиться со Сталиным, а потом — пусть ненадолго — и с Трумэном.

Эттли не без любопытства воззрился на него.

— Вы убеждены, Эрни, что со Сталиным надо увидеться раньше, чем с Трумэном?

— Безусловно, Клемент! Встреча с дядей Джо для нас сейчас важнее. С Трумэном же нет разногласий?

Рован и Сойерс, не желая быть свидетелями этой пикировки между их новым хозяином и его ближайшим помощником, незаметно удалились. Эттли решил, что пришло время поставить своего министра на место.

— Не фантазируйте, Эрни, — строго сказал он. — Если вы думаете, что одного вашего желания достаточно для свидания со Сталиным, то глубоко ошибаетесь.

— Но мы ведь тоже не первые встречные для него! — снова взъярился Бевин. — Я вовсе не намерен соблюдать тот таинственный пиетет, который вы тут установили вокруг личности Сталина. Он всего-навсего русский босс, а не Кромвель. И я полагаю, что надо дать ему это понять сразу же. Если мы будем заниматься разными политесами…

— Я не питаю, как и вы, никаких симпатий к Сталину, — прервал его Эттли. — Но прошу помнить, что он — глава государства, выигравшего войну.

— Война выиграна при нашей помощи, Клем, и я полагаю, что об этом надо как можно чаще напоминать и самому Сталину и всему миру.

— Ладно, но чего вы хотите в данный момент? — недовольно спросил Эттли.

— Фигурально выражаясь, идти на штурм, а практически— немедленно связаться со Сталиным и сообщить, что мы хотим его видеть.

— Каким образом вы собираетесь сделать это? Ведь существуют такие вещи, как протокол! Или вы намерены снять телефонную трубку и вызвать Сталина к нам?

— Мне доставило бы это большое удовольствие. В общем-то, я примерно так и собираюсь вести себя с ним. Он должен понять, что с нашим приездом начался новый этап переговоров и совсем по-иному должны строиться взаимоотношения. Для Черчилля главное заключалось в том, чтобы поразить Сталина своим сладкопением и аристократическим блеском. Ради этого он был готов отдать русским и Польшу, и многие другие страны. А мы должны дать почувствовать Сталину, что с нами такое дело не пройдет. Я не собираюсь с ним ссориться, но идти у него на поводу тоже не намерен. И вам, Клем, не советую. Иначе мне будет трудно.

— Вы отлично понимаете, что всегда можете рассчитывать на мою полную поддержку, — угрюмо произнес Эттли.

Он знал Бевина много лет. И не просто знал, а и ценил. Ценил его решительность, напористость, умение прижать противника к стенке, даже шантажировать, если это надо, а главное — прямо-таки артистическое искусство перевоплощения, то в грубоватого — «душа нараспашку» — парня, то в безжалостного ростовщика. Эттли искренне считал, что этими сильными сторонами характера Бевина намного превышаются присущие