Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

class="p1">Я понимаю, что при всей вашей благосклонности ко мне вы без всякой снисходительности отнесетесь к моим ошибкам, перечисленным в этом отчете. Я сознаю, что несу за них полную ответственность. Но уверяю вас, я до сих пор не могу понять, зачем я предложил г-ну С. М. покончить с собой и освободиться! Возможно, на события той ночи повлияли дождливая погода, плеск реки… Или то, что мы двое были так одиноки на этой галерее. А может быть, главной причиной послужили дымчатые очки, за которыми скрывается г-н С. М. Если человек прячет глаза, когда на него смотришь, и если к тому же этот человек, вроде г-на С. М., пропадает целую неделю, то, когда его наконец снова найдешь, непременно хочется совершить что-то необычное, из ряда вон выходящее…

Теперь об удостоверении. Я не ищу себе оправданий. Но это было все равно что показывать удостоверение самому себе или смотреться в зеркало, куда заглядываешь, чтобы проверить, нужно причесываться или нет. Относительно удостоверения не беспокойтесь: на следующий вечер в шесть часов я встретил г-на С. М. на бульваре Чахар-Баг. Как обычно, он шел и курил сигарету, на носу его были темные очки, на шее — красный галстук, ботинки нечищены. К двум прежним складкам на каждой штанине добавилась третья. Хотя я тоже был в темных очках, г-н С. М. узнал меня и даже несколько раз назвал по имени. Потом он сунул руку в карман и начал что-то искать там. Я снял очки, но тут г-н С. М. сказал: «Пожалуйста!»

Г-н С. М. сделал для удостоверения целлофановую обложку — чтобы оно в другой раз не промокло. Номер на нем совершенно размыт. Г-н С. М. сказал: «Очки пусть останутся у вас — в подарок. Не стоит благодарности!»

Потом мы вместе пошли все в тот же ресторан «Саади», выпили водки у стойки, а затем отправились в упомянутую лавочку. Г-н С. М. говорил: «Ни один из твоих галстуков не подходит к костюму!» И я тоже сказал, что галстук г-на С. М. не идет к его темному пиджаку и брюкам, я поведал ему — я даже закричал во весь голос, ссылаясь на известную вам высокую инстанцию, — что я никогда, ни за что на свете не согласился бы надеть его галстук, потому что он красный, совершенно красный, без единой белой или черной крапинки и даже без полоски!..

Перевод Н. Кондыревой.

СКВОЗЬ ПЛЕТЕНУЮ ШИРМУ…

Я взбежал по лестнице наверх и увидел своего приятеля: он чуть не вдвое согнулся над умывальником.

— А где же эта?.. — начал было я. И тут заметил женщину: она забилась в угол, скорчилась там, завернувшись в цветную чадру. Голова опущена между поднятых колен, руки прикрывают лицо. Я подошел поближе, поставил перед ней бутылку водки. Сандвичи я все еще держал в руках.

— Ну, в чем дело? — спросил я приятеля. Он открыл тот журнал — и сейчас же зажал руками рот. Блондинка на фото стояла, обнаженная, за ширмой, так что видны были только ее голова, руки, часть груди и краешек бедра. Остальное тело лишь просвечивало сквозь тонкую плетеную ширму. Я завопил:

— Нет уж, теперь не отвертишься! Кто говорил: «Приходи давай, разыщи это фото» — а сейчас, когда здесь есть живая…

Тут он меня отпихнул, бросился к умывальнику и его вывернуло. Я посмотрел на женщину: на ее черные виноватые глаза, завитки волос над блестящим белым лбом, потом обернулся к приятелю — того все еще выворачивало. Я потряс его за плечо:

— Ну и ну, сколько же ты выпил?!

Он едва улучил момент, чтобы прошептать:

— Не то, старик…

И опять захрипел в судорогах, но рвоты не было. Он уперся обеими руками в стену, свесил голову над раковиной, клоки прямых волос падали ему на лоб.

— Так отчего же тогда?..

Он ткнул пальцем в сторону женщины, которая по-прежнему молча смотрела на нас из своего угла, и еще ниже наклонился к раковине. Платье женщины валялось на тахте, но из-под чадры виднелись только со глаза.

— У нее рот…

— Запах дурной, что ли? — допытывался я. — Ты бы дал ей жвачку.

— Да нет, если бы только это! — выкрикнул он. — Она криворотая какая-то… Даже когда не улыбается, три зуба наружу торчат!

Мне не нужно было смотреть на женщину, я и так знал, что она по-прежнему не сводит с нас пристальных черных глаз. Приятель повернулся ко мне. Кровь прилила к его мальчишескому лицу с мелкими чертами, волосы совсем свесились на глаза, красные искусанные губы дрожали. Я сказал:

— В конце концов, ведь ты сам ее отыскал, еще говорил, что тебе глаза ее нравятся.

— Откуда я знал, что там под чадрой!

— Ну, в рот-то ей заглядывать не обязательно…

Тут он опять качнулся к раковине и его начало так рвать, что он весь затрясся. Я пригнул ему голову под кран и пустил воду. Из-под струи воды он всхлипнул:

— Я ее совсем раздел…

— Ишь ты, как на фото?

Он поднял голову. Лицо его еще больше покраснело, губы вздрагивали.

— Ну а что, по-твоему, мне было делать? Если на лицо нельзя смотреть, на что же еще тогда смотреть, скажи?

— Ну и как?

Он кивнул в сторону женщины:

— Пойди сам погляди. Она голая там, под этой чадрой чертовой.

Я покосился на женщину, та сидела неподвижно, только черные глаза блестели из-под чадры. Так же блестели они, когда она, закутавшись до бровей, стояла в ожидании под деревьями на краю тротуара. Я тронул его за руку — рука была совсем холодная, он все еще дрожал.

— Так дело не пойдет, надо тебе опрокинуть стаканчик.

— Ох, не привык я к этому…

— Да уж будто не привык!

— Нет, я не про водку.

За руку я ввел его в комнату. Потом откупорил бутылку, наполнил три стакана.

— Ты как, выпьешь? — обратился я к женщине.

— Нда, — гнусаво ответила она и потянулась за водкой. До локтя высунула руку, быстро схватила стакан. Прикрывшись чадрой, сделала глоток, вытерла рот, потом выставила стакан назад. На этот раз мелькнуло только ее запястье.

— Налить? — снова спросил я.

— Нда, я ведь сказала.

Я подлил водки в стаканы, достал сандвичи, разделил их поровну. Женщина и сандвич съела тоже под чадрой, не отводя от нас черных неподвижных глаз. А он опять вскочил и — к раковине. Все сначала!

Я сказал:

— Это ты на голодный желудок.

— Прошу тебя, отпусти ты ее, пусть идет… ну я тебя прошу, — пробормотал он.

— Что тебя, разве силком заставляли?! — возмутился я, швырнув ему журнал. Но он только повторил:

— Прошу тебя, дай ей денег, чтобы только убралась отсюда, возьми там у меня, во внутреннем