Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

цепью двигались между деревьев к площадке. Вот они уже близко, они уже, наверняка, видят просветы сквозь чащобу леса, поймут — аэродром! Неожиданная очередь из пулемета заставила фашистов упасть, зарыться носами в траву, спрятаться за соснами, а затем, опомнившись, открыть беспорядочный огонь. Над головой лейтенанта засвистели пули.

— Садись! — крикнул Прасковье в открытое оконце кабины Степанов. — Взлетаем!.. Быстро в самолет, сержант!

Но она застыла на месте, словно невидимая сила приковала ее тяжелыми цепями к земле. Прасковья посматривала то на самолет, то в сторону Чернова, который отбивался от наседавших фашистов. Внезапно пулемет его замолчал: убит или ранен?

— Неужели?! Чернов… Погиб? — голос Прасковьи сорвался.

— Скорее всего убили, гады, — услышала она рядом с собой голос Кривичского.

— Ты не уехал?! — удивилась девушка. — Ну, почему?

— Услышал пальбу, вернулся… Как я детишек и тебя оставлю?

— Ты ранен, Милый! Володя, Володенька…

— Ах, — отмахнулся он здоровой рукой, в которой держал автомат. — Успею уехать, успею, — крикнул он и побежал в сторону, где замолчал пулемет лейтенанта. Прасковья в растерянности застыла на месте. Степанов приостановил взлет самолета.

— Скорей же! — требовал он. — Прасковья, черт побери!..

Двигатели продолжали работать. Она подала в салон рацию, сняла с плеча тяжелую сумку с документами и, стараясь преодолеть гул двигателей, крикнула летчику:

— Павел Савельевич!.. Документы в штаб… обязательно… в штаб… Бельченко!.. Галя, передай сумку летчику…

Галина приняла сумку, дверь в салон самолета закрылась и он, гудя и вздрагивая, словно в испуге, медленно двинулся с места, набирая скорость для взлета.

Подбежав к лейтенанту, Прасковья увидела, что он лежит вниз лицом, не двигаясь.

— Товарищ лейтенант!.. Петя!.. Петенька! — трясла она его за плечи. — Ты ранен, да? Ты ранен!

Но Чернов молчал. Прасковья перевернула его на спину. По лицу лейтенанта обильно текла густая кровь: пуля попала ему в голову. А немцы, убедившись, что пулемет молчит, поднялись и побежали на гул самолета. «Дети! — набатом прозвучало это слово в сознании Прасковьи. — Немцы их заберут, взрослых расстреляют… Степанова… Павла Савельевича… А Галину повесят…»

— Да не бывать этому! — крикнула она скорее самой себе, легла к пулемету и нажала на спусковой крючок. Пулемет лихорадочно заработал, мелко подпрыгивая на земле.

— Сволочи! — разрядил первую очередь в лесную чащу Кривичский. Короткими, но четкими очередями он выбрасывал из ствола автомата острые стрелы пламени в мелькавшие между деревьями темные тени немецких солдат. Но вдруг Кривичский покачнулся, взмахнул рукой, роняя автомат на широкие узорчатые ладони папоротника, и сам завалился на спину. Бок одежды его обагрился кровью. «Погиб Милый!» — как молния озарила страшная мысль сознание Прасковьи.

Каратели вновь остановились, из-за стволов сосен и елей обрушили в сторону Прасковьи ливень свинца. Пули их автоматов, направленные в одну точку, из которой прижимал их к земле пулемет, попадали в стволы деревьев, откалывая от них смолистые щепки, которые отлетали в сторону и сыпались на Прасковью. Она уже не слышала гула самолета, но ей чудился крик перепуганных детей, плач Галины и это заставляло ее стрелять и стрелять… до тех пор, пока что-то нестерпимо горячее не пронзило ее чуть ниже левого плеча. Прасковья машинально еще пыталась нажимать на спусковой крючок, но указательный палец правой руки, ослабевший и обессиленный, не слушался, не подчинялся ее воле. А затем тьма… Она не слышала, как склонился над нею Степанов.

— Сержант, сержант, ты жива?

— Нет, Паша не дышит… А он еще живой…

— В самолет его…

Они, рискуя не только своей жизнью, но и всех, кто находился в самолете, не выдержали, поспешили на помощь Прасковье и Кривичскому. Прасковье помочь не успели, а Владимира принесли к самолету и втянули в салон, где Галина стала перевязывать ему новую рану… И самолет, надрывно гудя и вздрагивая на неровном месте, и как бы подгоняемый страхом резко оторвался от земли. На какое-то мгновение к Прасковье вернулось сознание. Она широко открыла глаза и почти на уровне земли увидела перед собой сапоги: к ней, трусливо подминая мягкий настил из прошлогодних перепревших листьев и еловых иголок, приближались немецкие солдаты. Прасковья нашла в себе силы, повернула голову назад и увидела на мгновенье уже далеко над верхушками леса черную точку, это был Си-47.

И показалось Прасковье, что она засмеялась от радости и тут же снова погрузилась в бесконечно глубокую темень. Навсегда.

XI

Долог и труден был путь батареи лейтенанта Званцова на запад. Не однажды участвовала она в боях, не раз сменяла личный состав. Расчет 45-миллиметрового орудия был наиболее уязвим для пуль и снарядов противника. Всегда рядом с наступающей пехотой, всегда на передовом рубеже.

— Я удивляюсь, как мы еще живы, — говорил Званцов Макухину и Чугункову. — Расчеты сорокопяток одного-двух боев не выдерживают, а мы как заговоренные, и пушка эта заколдованная… От других вон гнутые стволы остаются, а эта хоть бы что… Ну, держитесь, ребята, я хочу вместе с вами до Берлина дойти…

— Это было бы — да! — Макухин тряпкой вытирал стекло кабины грузовика. — Хотел бы я взглянуть на этот… Берлин!..

— А на Гитлера? — съехидничал Чугунков.

— Под перекладиной? Хотел бы…

Передовые части 69-й армии генерала Батова, куда, по известным только Генеральному штабу причинам, входила теперь батарея Званцова, вступили на смоленскую землю. Идущие строем по пыльным дорогам солдаты или те, кому посчастливилось сидеть в кузовах грузовых автомобилей, видели одинокого лейтенанта, стоящего на коленях у стайки молодых березок и, сняв каску, низко опустившего голову. И никто этому не удивлялся.

— Дошел до родных мест…

— Молодец лейтенант, живым вернулся на землю, на которой родился…

— Я тоже поклонился бы родному краю!

— Эх, когда это случится!

— Я не на колени, я упал бы всей грудью и обнял бы родную землицу руками…

Виктор выполнял волю дорогого ему человека — Павла Александровича Осташенкова.

— Я сделал, как ты просил, — прошептал Виктор, поднимаясь с колен, и добавил любимые слова сержанта: — Чтоб ты знал…

Передовые части Красной Армии уперлись в верховье Днепра и остановились. Река здесь множилась на старицы, затоны, широкие плесы и гиблые болотистые места. Там-сям виднелись островки, поросшие густым кустарником. Сам генерал Павел Иванович Батов чуть ли не на животе ползал, изучая местность. Немецкая артиллерия вела прицельный обстрел берега и даже болот, заметив хотя бы малейшее движение. Виктор в бинокль долго вглядывался в неприютную и опасную хлябь.

— Да, тут нам двигаться почти невозможно, — сказал он подкравшемуся к нему, для маскировки украшенному листьями и короткими веточками, Макухину, который являлся особенно заинтересованной стороной, ибо никому другому, а именно ему предстояло на