Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

— Не обижайтесь, пожалуйста, но почему вы не женаты и почему начальник не вы, а он, Эдуард Павлович? У вас избыток скромности?

— Ну знаете… — только и смог вымолвить я. — Если вы считаете, что это…

Но она не дала мне договорить. Опустила воротник шубы, поправила на плече ремешок сумки и победоносно воскликнула:

— Вот так и знала! Преувеличенное самолюбие и неумение трезво оценивать обстановку…

— Глядите, да вы великий психолог, — попытался я защититься насмешкой. Но она мало помогла. Эля даже не обратила на нее внимания.

— Я наблюдала за вами и за всей вашей компанией. У меня интуиция, я чувствую людей… И мне показалось, что ваши коллеги не воспринимают вас всерьез. Они прислушиваются к вашим словам, выказывают вам определенное уважение, но…

— Ну что ж, — снова насмешливо сказал я, — спасибо, что открыли мне глаза.

В этот момент она поскользнулась. Я поддержал ее за локоть, она повернулась лицом ко мне и схватилась за мой рукав. Я, чтоб лучше удержать, обхватил ее за талию. Она засмеялась и с любопытством смотрела на меня, не меняя положения. Тогда я притянул ее к себе и поцеловал в губы.

А теперь, подумал я, она влепит мне оплеуху или скажет что-нибудь такое, после чего, говоря дипломатическим языком, дальнейшие отношения станут невозможными. Собственно, этого мне и хотелось.

— Беру свои слова обратно, — сказала она, — вы не страдаете скромностью. Но у вас плохо с самоконтролем.

Она улыбалась, по-прежнему не пытаясь высвободиться из моих рук. И получилось, что в глупое положение снова попал я. Так или иначе, но мне надо было выпутываться. И я отпустил руки, достал сигарету и закурил.

— Пошли? — спросил, беря ее за мягкий меховой локоть.

— Пошли, — ответила она, и мы молча зашагали к филармонии, потом спустились в гулкий и настывший, тускло освещенный подземный переход.

Было еще довольно много народу. Большинство обгоняло вас или торопливо бежало навстречу.

Часы показывали четверть десятого.

Мы с Элей продолжали молчать. Она шла задумчивая и как будто погрустневшая. Каждый раз, когда я взглядывал на нее, мне казалось, что я вижу ее впервые. Сейчас Эля уткнулась в воротник шубы, спрятала подбородок и рот, видны были только глаза, нос и широкие, даже несколько резкие скулы, которые могли бы придать ее лицу грубоватость, если бы не нежно-белая кожа.

Я уже не злился, было даже неловко за свое поведение там, на горе. Чего доброго, через пять минут начну извиняться — дольше мне уже не выдержать ее грустно-сосредоточенного вида. О чем она думает? Обо мне? О моей выходке, которая, должно быть, обидела ее, но она никак не показала этого, очевидно, сразу поняла, какой я несносный человек, с таким лучше не связываться.

— О чем вы думаете? — спросил я, ожидая, что она ответит мне колкостью, и мы будем квиты.

— О чем? Если я скажу, вы удивитесь, может, даже посмеетесь. Но я подумала, как хорошо было бы в такой вот вечер оказаться где-нибудь в лесу. Чтоб ни машин, ни людей, ни огней, ни единого шороха. Я, как и все, кто был на этих гастролях, шумом, суетой сыта по горло…

Этого я, признаюсь, услышать не ожидал. Поэтому ответил не сразу, обдумывая ее слова и то, чем они могли быть вызваны. Одно мне стало ясно: она на меня не обиделась.

Перед автобусной остановкой Эля замедлила шаг и сказала как-то нерешительно:

— Знаете что, давайте возьмем такси и поедем за город, километров за двадцать. Остановимся в лесу и побродим хоть полчасика.

— Послушайте, — сказал я, — если уж вам так хочется на природу, то почему бы не поехать в гости к моему товарищу. Он живет недалеко отсюда, совхозный агроном. На редкость радушный хозяин. А что касается тишины и лесных красот — полная гарантия.

Она не знала, что ответить. Я понимал: задача была не из легких. Если я согласился на ее предложение, то, очевидно, ей тоже неудобно мне отказать. Тогда я, чтобы помочь ей, спросил:

— Как у вас со временем?

— Вообще мы сейчас отдыхаем после гастролей, но меня дома ждут сын и мама.

— Позвоните им, что задерживаетесь… А лучше бы нам переночевать. Там днем особенно хорошо… Разумеется, если вы мне доверяете…

— Ну, это глупости… Мы ведь не дети.

Теперь я видел, что ей хочется поехать, но она все еще колеблется, не может одолеть сомнений.

— Там большой дом. Вам предоставят отдельную комнату. Мой друг и его семья будут нам рады — в этом я умерен… Решайтесь. Хотя я понимаю, кроме матери и сына, у вас может быть и…

Но она перебила меня:

— Бросьте, Володя. — Первый раз за вечер она назвала меня по имени, и у нее это прозвучало ласково.

И тогда я нашел двухкопеечную монету и дал ее Эле. Она пошла на угол, где стояли телефоны-автоматы, а я стал махать всем проезжающим мимо машинам. Несколько такси останавливалось, но, спросив, куда ехать, шоферы молча включали скорость и трогались, оставляя острый запах бензинового перегара.

Подошла Эля. Она почти бежала, возбужденная, очевидно окончательно решив ехать.

— Разрешение получено, — сообщила весело и заволновалась: — Нет машин? Ах, мамочки, что же делать?

Остановилась служебная «Волга», шофер, верно, дежурил или возвращался откуда-то из рейса. Молодой парень с твердым, мужественным подбородком. Я пообещал заплатить за оба конца. Он молча кивнул в знак согласия.

— Вы счастливая, Эля, видите, сразу повезло, — сказал я уже в машине.

— А что, и счастливая, — ответила она с некоторым вызовом. К кому был обращен этот вызов, ко мне или к кому-нибудь другому, я не понял, но уточнять не стал. На душе было легко, все неприятные, тревожные дневные мысли куда-то уплыли, а те, что пришли им на смену, похожи были на ровный, плавный бег дороги, что в желтом свете фар темной полосой текла навстречу.

Сегодня у меня день дружеских визитов, мысленно отметил я и усмехнулся. Было чему усмехаться, потому что по своей охоте я, верно, собирался бы в гости к Алику еще не меньше года. Время от времени он звонил мне из своей конторы, совестил, что забываю родные места, а я ему говорил, что и он хорош гусь: бывая в городе, не выберет часа, чтоб навестить старого товарища. Но сейчас, перед встречей с ним, я даже растрогался. Все же мы с ним давние дружки, очень давние. Толя появился потом, когда мы переехали в этот город. С ним мы мужали, с Аликом росли. Подумать только, как давно это было…

Дорога вильнула у