Сначала женщины и дети - Алина Грабовски

Я провела пальцем по углублениям, растерявшись оттого, что ко мне проявили внимание. А еще я думала о том, что он сказал: что видел, как я играла. Мы с сестрой действительно часто играли в манкалу за столиками для пикника после уроков, убивали время, чтобы подольше не возвращаться в наш сонный дом. Но я никогда не замечала, чтобы кто-то на нас смотрел. Это, с одной стороны, мне польстило, с другой – показалось вмешательством в личную жизнь. Уязвимость и приподнятое самолюбие – опасное сочетание.

Я собираюсь открыть дверь машины и вижу его. Его курчавые волосы, которые он раньше стриг коротко, отросли до плеч, а поверх он надел дурацкую зеленую шапку. В черных обтягивающих джинсах он выглядит очень худым, хотя никогда и не отличался мускулистостью. Я сползаю ниже по сиденью, а он запахивает вельветовую куртку, прячась от ветра. Поднимается по деревянной лестнице ко входу и стойке администратора: сквозь панорамные окна мне видно все. Снимает куртку, но остается в шапке; хостес провожает его к столику, и он исчезает.

Что ж, сейчас или никогда. Сестра бы сказала: зачем ты вечно вляпываешься в дурацкие ситуации? Неужели сложно вести себя как все нормальные люди? А Чарли бы заметил: мне иногда кажется, что у тебя не все дома, дорогая, ты в курсе? Что до Софии, та бы просто рассмеялась: ха-ха, вы же шутите, да?

К счастью, я редко прислушиваюсь к посторонним. Я просто не успеваю взвесить их возможные возражения, потому что уже подошла к стойке и говорю: «Меня ожидают, Коул Эмерсон». Хостес улыбается и отвечает: «Сюда, пожалуйста».

Роберт сидит за столиком в дальнем углу обеденного зала лицом к панорамному окну, выходящему на канал, где на волнах качаются буйки и катера для ловли лобстеров. Летом окна всегда распахнуты, и кажется, будто сидишь на палубе большого корабля, а внизу – море. Обдумываю, что сказать: не ожидали увидеть меня, да, Коул? – но Роберт встает и поворачивается ко мне с совершенно спокойной выжидающей улыбкой.

– Миссис Андерсон, привет, – он протягивает руку для рукопожатия, но я не пожимаю ее, и тогда он указывает на стул напротив. – Садитесь.

– Значит… – я выдвигаю стул.

– Я понял, что это вы. – Он показывает мне телефон, где открыт мой профиль. – Вы забыли поменять последние две фотки. И Бринн – не такое уж распространенное имя в Нэшквиттене. Да и вообще, не так много девчонок из Нэшквиттена сидят в этих приложениях.

– Женщин, – поправляю я. – Женщин из Нэшквиттена.

Его лицо идет красными пятнами.

– Да, я это и имел в виду.

– Так о чем вы хотели поговорить?

– Я? Вы же сами мне написали, прикинувшись кем-то другим. Я решил, у вас ко мне вопросы. Может, обвинения. Не знаю.

Я делаю глоток воды: слава богу, она холодная.

– А почему я должна вас обвинять?

Он кладет руки на стол и качает головой.

– Не знаю. Я просто хотел, чтобы вы знали – и понимаю, у вас нет причин мне верить, – что все, что вы обо мне слышали, – неправда. Не было у меня никакой неподобающей связи с ученицами. В том числе с Люси.

Я понимаю, почему дети так его любят. Его веснушчатое лицо открыто и расслаблено; такое выражение редко встретишь на лицах людей, работающих в системе. Может, такова внешность невиновного человека? Я бы поверила ему, если бы он не заговорил. Я чую ложь за версту. Возможно, поэтому и пришла: решила своими глазами убедиться, что он врет.

Он наклоняется ко мне, натянув скатерть локтями.

– Как вы, держитесь?

Опять этот вопрос. Чем чаще его слышу, тем более бессмысленным он кажется. На самом деле все хотят знать: ты уже собралась, пришла в норму? Хотя кто бы мне позволил не держаться и слететь с катушек.

– У меня все хорошо.

Он смотрит на мою ладонь, будто хочет взять меня за руку, но потом поднимает голову и заглядывает мне в глаза.

– Рад слышать.

– Это правда? – спрашиваю я. – Что в детстве у вас была эпилепсия?

Он, кажется, удивлен тем, какой оборот принял наш разговор.

– А, вы об этом. Да. Официальный диагноз мне не ставили, но у меня дважды были припадки. Страшное дело.

– Страшное дело, – повторяю я. – И как это было?

– Простите?

– Как это было? Что с вами происходило во время этих припадков?

Он поворачивается к соседнему столику, будто ждет, что соседи позовут составить им компанию и помочь доесть сырные палочки.

– Ну, это трудно описать. Как головная боль, только намного хуже. Мигрень, но хуже, наверное, так.

– Любопытно. – Я беру салфетку, чтобы чем-то занять вспотевшие пальцы. – Впервые слышу, чтобы припадок так описывали.

– Это очень индивидуально. Люси я сказал то же самое. Она говорила, что чувствует себя как в ловушке. Ей было очень одиноко.

– Правда? – Салфетка гладкая и плотная, как дешевый сатин.

– Думаю, поэтому она попросила меня позировать для своей серии. Ей хотелось снять человека, который справился с болезнью.

– Серии? – После несчастного случая мы стали искать фотоаппарат, который Чарли однажды видел у Люси на секретере. Мы нашли его под кроватью, но внутри не оказалось карты памяти, мы так ее и не нашли. Я решила, что Люси делала снимки для школьного проекта, но Чарли не верил. Она никогда не увлекалась фотографией и терпеть не могла фотографироваться. А после того видео у нее почти развилась паранойя: она резко отворачивалась, стоило кому-то навести на нее камеру. – Люси не увлекалась фотографией.

– Думаю, это был ее новый проект. Она говорила, что публикует эти снимки в инстаграме [25].

Он ошибался; я хорошо знала инстаграм [26] Люси, ничего подобного она там не публиковала. Примерно за два месяца до несчастного случая она отчего-то стала на меня злиться и воспринимать в штыки все, что я делала: не так сказала, не то приготовила, не ту одежду предложила примерить. Она обвиняла меня в том, что я пыталась вылепить из нее кого-то, кем она на самом деле не являлась, и совсем не знала ее настоящую. Ее поведение не слишком меня тревожило: я понимала, что подобные претензии нормальны для подростка. Верила, что мы преодолеем эту фазу, как многие другие.

Но потом она перестала со мной разговаривать. Забыла на обеденном столе распечатанное эссе для колледжа, и я, естественно, его прочитала. Успела прочесть всего три первых предложения (обычные вступительные фразы, ничего такого),