Собрание сочинений. Том 8. 2013–2015 - Юрий Михайлович Поляков

– Переживу.

– Что-нибудь придумаем, – успокоил экс-экскурсовод.

В итоге договорились так: Гена покажется в райкоме, поулыбается, успокоит общественность, а потом Николай Иванович отвезет москвича на аэродром, откуда в Быково летает Ан-24. Уходя, Колобков обернулся и тоскливо посмотрел на разложенное кресло-кровать. Скорятин проводил до порога и по-хозяйски запер за ним дверь. Зоя долго молчала, потом объявила, что утром пойдет в библиотеку, чтобы объясниться с Болотиной раз и навсегда.

– Не барыня она, в конце концов, а я не сенная девка, чтобы меня ссылать в птичницы!

– Только не нервничай, прошу тебя!

– Как это – не нервничай? Меня просто всю трясет!

– Успокойся! Думаю, вашей Салтычихе недолго осталось…

– С чего ты так решил?

– Предчувствие. А знаешь, какое самое лучшее лекарство от нервов?

– Теперь знаю… – Она улыбнулась, перехватив его мечтающий взгляд. – У тебя в котором часу самолет?

– В тринадцать пятнадцать.

– Ты можешь проехать мимо библиотеки?

– Я думал, ты меня проводишь…

– Не будем дразнить гусей.

– Гусыню.

– Точно – гусыню. Давай так: я буду стоять на ступеньках. Только ты не останавливайся, хорошо?

– А если снова гроза?

– Какие же вы в Москве все-таки нахалы…

31. Изумруды в шампанском

Утром, не напрощавшись всласть, Зоя, как и обещала, пошла на работу, а Скорятин метнулся в райком. Знакомый сержант Степанюк пропустил его по-свойски, не спросив документы. Илья, отводя взгляд и сварливо ругая за опоздание, повел москвича к Рытикову. Районный вождь в ожидании рокового пленума обкома осунулся и засветился добрым участием к простым людям. Редкое состояние, накатывающее на больших начальников обычно в канун падения с вершины. Он мягко упрекнул гостя за исчезновение и поинтересовался, где спецкор побывал, что повидал – ну и вообще…

– Любовался вашим районом, – тонко ответил Гена.

– Ну и как?

– Восхитительно, особенно зябь.

– Озимь! – поправил Илья.

– Ну конечно – озимь! Просто не выспался.

– Оно и заметно! – буркнул Колобков.

– Места у нас необыкновенные! – удивленно глянув на пропагандиста, кивнул первый секретарь. – Напишите! Не все же у нас плохо…

– У вас все просто хорошо! – улыбнулся журналист, вспомнив костлявые задницы коров. – Обязательно напишу!

– Как стерлядка?

– Фантастика! Спасибо!

Прощаясь, Колобков, чтобы не встречаться глазами со счастливцем, вертел головой и старательно приветствовал ответработников, сновавших по коридору с броуновской целеустремленностью. Илья говорил сразу обо всем: о том, что май в этом году капризный, что мальчишки копали землянку и нашли дохристианский амулет с рунической надписью, что после снятия Рытикова он вернется в музей, чтобы снова водить экскурсии и писать книгу о Святогоровой Руси…

– Пистолеты в музей отдал? – спросил Гена.

– Угу, – кивнул дуэлянт.

– Смотри, а то тебя за вынос оружия из партии погонят.

– Не погонят. Я под расписку взял. Вроде как для лекции «Поединок чести».

– Ну и хитер! Слушай, а почему все-таки если через платок стреляются, один пистолет не заряжен?

– А черт его знает!

– И это мне говорит историк?

– Ладно, посмотрю в литературе. Когда снова к нам?

– Не успеешь соскучиться.

– На свадьбу позовешь?

– Ага, шафером.

Николай Иванович подал машину и буркнул: «Здрасте!» Он был все так же осуждающе молчалив, а когда гость, спохватившись, попросил проехать мимо библиотеки, засопел, словно предстояло развернуть не «Волгу», а целый бронепоезд. Зоя стояла, как и договорились, на ступеньках возле колонны, она, почти незаметно махнув рукой, проводила автомобиль медленным поворотом головы и поникла. Гена задохнулся от сладкого горлового спазма, вспомнив фильм «Сережа», который часто крутили по телевизору в прежние годы, доводя до слез всю страну. Разве можно сухими глазами смотреть, как отчим Коростылев (в исполнении Сергея Бондарчука) увозит в прекрасные Холмогоры свою жену, Сережину мать (в исполнении Ирины Скобцевой), а пасынка, ослабшего от болезни, оставляет с бабушкой? Укутанный Сережа стоит в заснеженном палисаднике и с безысходной тоской смотрит на отъезжающий грузовик с пожитками. «Стой! – вдруг велит шоферу Коростылев, высовывается из кабины и кричит мальчику: “Собирайся!”» – «Ему нельзя!» – причитает Скобцева. «Собирайся! Он едет с нами в Холмогоры!» – отрезает фронтовик Бондарчук. И ребенок расцветает счастьем. Все это взорвалось в сознании Скорятина, как шаровая молния.

– Остановите, Николай Иванович, пожалуйста! Стойте же!

Он, как каскадер, на ходу почти выпал из машины, взлетел по ступеням и с наскока поцеловал Зою в губы так, что они звонко стукнулись зубами.

– Поедем в Холмогоры!

– На самолет опоздаешь, ненормальный! – засмеялась она, оценив его милое и опасное безумство.

– Плевать! – Гена снова поцеловал ее, осторожнее и протяжнее.

– Меня же теперь никто замуж не возьмет, – прошептала Зоя, озираясь.

– Я возьму.

Шофер, наблюдавший прощание из машины, сразу подобрел и, когда счастливый спецкор плюхнулся на сиденье, тронулся не сразу, дав им еще несколько мгновений – допрощаться глазами. В дороге Николай Иванович не умолкал, возмущаясь статьей «Волжский застой» во вчерашней «Сельской жизни». Там Суровцеву припомнили все: и сдохших кур, и вертолетные атаки на колхозы, и даже то, что он не досмотрел до конца спектакль «Так победим!», привезенный в область Художественным театром. Сказал лишь: «Вашему Калягину жуликов играть, а не Ленина!» – встал и вышел из ложи.

– Правильно Нина Андреева написала: с какой это стати там Ленин перед Троцким на колени встает?

«Мда, всерьез за мужика взялись!» – подумал Гена.

– Боятся они Петра Петровича, – вздохнул шофер.

– Кто боится?

– Горбач-балабол боится. Точно писатель-то ваш сказал: «На самолете взлетели, а куда садиться – не знаем». Не знаешь – не лети! Сиди где сидится.

– А Суровцев знает, куда лететь?

– Знает! За то и сживают. А его бы – в Кремль. Сразу порядок наведет. Посоветуй там своим в Москве.

– Посоветую.

– И Зойку не обижай! Редкая по нашим временам девушка… Сестра у меня такая же была. Как думаешь, рак скоро лечить будут?

– Скоро.

– Хорошо бы!

Маленький тряский Ан-24 летел чуть выше дымных облаков. В прорехи виднелась темно-синяя, широко петляющая Волга в зеленой опушке лесов, рябили в глазах разноцветные лоскутья полей и оловянные овалы озер. Крошечный поезд отсюда, сверху, напоминал нитку ртути, ползущую по частым черточкам градусника. Из аэропорта Быково, маленького, вроде магазина-стекляшки, Скорятин на такси поехал сразу в редакцию. Генриетта, увидев пропащего в приемной, закричала, что Гена полный гад и мерзавец. Исидору пришлось звонить в ЦК, жаловаться на Суровцева, который явно сделал с потерявшимся журналистом что-то недоброе. Парторг редакции Козоян уже открытое письмо обобщенным врагам перестройки сочинил.

– А ты чего такой счастливый? – подозрительно спросила она.

– Потому что нашелся.

Шабельский ходил по кабинету шагами полководца, обдумывающего план генерального сражения.

– Ну, – спросил он, – есть?

– Есть!

– Где?

– Здесь! – Гена ткнул