Эхо наших жизней - Фейт Гарднер

Я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что буду продолжать гуглить. Я хочу перечитать статьи, осмыслить всю информацию. Я хочу найти профиль Джошуа Ли в соцсетях. Я знаю, что Джой не понравится, если она узнает об этом.

Глава 11

Я дружелюбная. Я улыбаюсь даже тем, кто смотрит хмуро. Я начинаю задавать множество вопросов, когда долго сижу на автобусной скамейке с незнакомцем.

«Иногда ты говоришь, как будто берешь интервью», – сказала мне однажды мама.

Ничего не могу с собой поделать. Мне любопытны люди, то, что у них внутри. Это любопытство как струна, что тянет меня вперед в этом мире. Туда устремляются мои мысли, когда я наблюдаю за картиной жизни из окон. Так много людей, так много душ, так много прожитого опыта, который по большей части непознаваем и бесконечно глубок и увлекателен.

У меня много друзей: серебряных и золотых, как поется в той песне. Друзья детства, как Зои, может, и пошли своим путем, но навсегда остались в моем ближнем кругу. Я дружу со своими бывшими – со всеми тремя. Адриан, Молли и Хасан.[7]

С Хасаном мы встречались в девятом классе: улыбающийся уголок губ, очки в проволочной оправе и деловой стиль в одежде. Мне нравилось, как он держал меня за руку, но я ненавидела его язык у меня во рту.

Я любила играть с ним в видеоигры, но ненавидела то, что он посвящал стихи моим мягким губам. Мы по-прежнему дружим. Иногда мы переписываемся, а перед его отъездом в Массачусетский технологический институт мы целый день рубились в пинбол в музее, посвященном ему в Аламеде.

Затем была Молли. Никто и никогда не заставлял меня смеяться так сильно, как Молли, – до рези в животе, до одышки. Молли – невысокая, кругленькая, с непослушными волосами – театральная зануда, преображающая комнату, только войдя в нее. Мы с ней то встречались, то расставались на протяжении всего десятого и одиннадцатого года старшей школы. Я обожала ее, но этого всегда казалось недостаточно. Я не жаждала ее так, как она, кажется, жаждала меня. Я всегда была рада провести с ней время, но, если она уезжала на неделю, я не скучала. Она окончательно, официально и по-настоящему рассталась со мной в конце одиннадцатого класса, потому что она и Кейси Блут влюбились друг в друга после поцелуя в «Двенадцатой ночи», и я сказала: «Рада за тебя», потому что я действительно была рада, а Молли уставилась на меня и сказала: «Это жестоко». Молли, буквально три года подряд получавшая награду за лучшую женскую роль в нашей школе, вулканическая, до невероятности талантливая, была не той девушкой, с которой можно легко расстаться. Все ее бывшие теперь ее заклятые враги. А я? Мы созванивались по «Фейстайм» в ее первую неделю в Лос-Анджелесе. Я отправила ей посылку в общежитие. Я не могу смириться с мыслью, что потеряю человека, с которым мы разделили столь многое, независимо от того, что пошло не так или, может, все с самого начала было не так.[8]

И еще есть Адриан Рока, самый вдумчивый, артистичный и сложный человек, которого я когда-либо встречала. Адриан со своими длинными юбками ручной работы и брюками клеш, на которых перманентным маркером написаны стихи. Адриан – флейтист, художник с безупречными чертами лица и твердым взглядом римской статуи. Мы никогда не говорили, что встречаемся, на протяжении этого года, но мы обнимались, и признавались друг другу в любви, и засыпали, общаясь по «Фейстайм» каждую ночь. Я так сильно влюбилась в Адриана, что порой мне становилось не по себе, потому что от Адриана я никогда не слышала подтверждения наших отношений. Когда я позволила себе влюбиться, то больше не чувствовала себя в безопасности. Я гадала, не это ли чувствовала Молли. Потом настало время колледжа, и всё: мне пришлось смириться с тем, что теперь Адриан живут в Сиэтле. Каким-то образом расстояние принесло мне облегчение. Я почувствовала, что могу начать все сначала. Теперь я могла любить Адриана свободно, без груза возможностей.[9]

Я дружелюбная. Я проверяю Джой, которую не видела выходящей из комнаты с тех пор, как она выставила меня дурой сегодня утром. Близится время ужина. Я приношу ей поесть и пытаюсь подбодрить. Она убирается. Возле ее шкафа стоят коричневые сумки со старой одеждой. Я перечисляю всех, кто написал мне и спрашивал о ней. Она говорит, что ей не нужен секретарь. Я не секретарь, говорю я. Я твоя сестра. Твоя подруга. Ты можешь поговорить со мной. Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной, верно?

– А могу я не говорить с тобой? – спрашивает она. – Как насчет этого?

Я стою и не отвечаю. Моя мама продолжает, что, возможно, Джой просто нужно побыть одной. Что такого страшного в личном пространстве и зачем я пытаюсь настоять на обратном?

Позже я ем миску хлопьев на ужин – моя утешительная еда, если вы не поняли, – и слышу вскрик. Мама в своей комнате, она в халате-кимоно. Она выходит в коридор с телефоном в руках, и я могу ее видеть из своей комнаты и, вероятно, Джой тоже. Ее глаза дико выпучены за очками для чтения.

– Со мной связались из NBC, – говорит она. – Стоит ли мне поговорить с ними?

– Зачем? – спрашивает Джой.

– Думаю, они хотят взять у меня интервью о стрельбе, – говорит мама с явным удивлением. – Что мне сказать? Они спрашивают, могу ли я сейчас подъехать в их студию в Беркли… Кажется, это для утреннего эфира.

– Это… неожиданно, – говорю я.

– Думаешь, это попадет в телик? – спрашивает она. – Никогда бы не подумала, что меня покажут по телику.

– А ты хочешь попасть в телик? – спрашиваю я.

– Да я раньше об этом и не задумывалась, – говорит она. – Но это может стать отличным шансом… Не знаю, ну, чтобы поговорить о случившемся. Разве разговор о проблеме не является первым шагом к ее решению?

Я слышу, как Джой встает и закрывает дверь.

– Ну, может быть, – говорю я. – Но все уже кончилось. Он мертв. Так что… проблема как бы решилась сама собой.

– Нет, дело гораздо серьезнее, – говорит мама. – Тебе не кажется? Сегодня утром я читала в интернете, что за последние восемь лет количество стрельбы в публичных местах увеличилось в три раза. Это просто взрывает мозг.

На самом деле я совсем не хочу говорить об этом сейчас. Я предчувствую тираду на тему политики, поэтому просто говорю:

– Ага. Тогда ты должна перезвонить им.

– Да, я должна, – повторяет она, будто пробуя слова на вкус.

Я киваю. Она уходит в свою комнату и