Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

туфлями. Пока он ходил, женщина снова вошла в воду и поплыла. Он стоял на берегу с туфлями в руках и покорно ждал, когда она выйдет из бассейна. Он протянул ей туфли. Она улыбнулась еще раз, поблагодарила его на своем языке и продолжала говорить еще что-то, а он стоял перед ней, готовый выполнить любое ее приказание. Вот она нагнулась, чтобы застегнуть туфли, и он еле сдержал свою руку, которая потянулась было к ее белой и гладкой, как мрамор, спине. Женщина выпрямилась, повернулась к нему спиной и пошла прочь, покачивая полными бедрами. Он взглянул на то место, где она лежала. На примятой траве сиротливо белели цветы, ароматом которых она только что наслаждалась. Он долго смотрел вслед уходящей, горя неудовлетворенной страстью. И тут он вспомнил о своей жене, сразу же засуетился, стал собирать сухие листья, чтобы пораньше освободиться и уйти домой.

На пороге дома его никто не встречал. Чад от перегоревшего арахисового масла, резкий запах поджаренных стручков перца и нгапи[3] привел его на задний двор, где у таганка, потная, покрытая копотью и пеплом, на корточках сидела его жена и готовила ужин. Острые эти запахи моментально вышибли воспоминания об аромате тела красавицы-европейки и пробудили у него волчий аппетит. Не будь он так голоден, он непременно прочел бы жене нравоучение насчет того, что ни копоть, ни пепел женщину не украшают, что от ее тела не должно так разить потом и что истинной женщине подобает перед приходом мужа смывать с себя грязь и натирать тело благовонной мазью танакха[4]. Он, может быть, даже побил бы жену. Но сейчас он был голоден, жена готовила для него ужин, и ему стало жалко ее. Она, бедняжка, целый день крутится с маленьким ребенком. Тех грошей, которые он приносит ей в день получки, с трудом хватает, чтобы прокормить семейство из пяти человек. Молча взял он из рук жены ступку и помог растолочь перец. Потом пошел во двор и нарвал зелени на ужин. Закричал ребенок — надо было поменять мокрые пеленки.

Наконец ужин готов и можно всем спокойно поесть. Всем, кроме жены. Она в первую очередь должна накормить мужа и детей.

Поздней осенью с темнотой приходила прохлада. А по ночам было даже очень холодно. После ужина он облился водой, чтобы смыть дневную грязь и снять усталость. Затем предложил жене сделать то же самое. Правда, процедура обливания водой была для них делом нелегким: колонка находилась у соседей в саду. Туда они и ходили. После того как жена освежилась, он попросил ее натереться благовонной мазью танакха.

— Чего это на ночь глядя? — недоуменно посмотрела она на мужа.

— Танакха не только приятно пахнет, но и облагораживает человека и его чувства, — глубокомысленно произнес он.

Она снова взглянула на него с ухмылкой и хихикнула.

— Какой-то ты сегодня странный. Чего это тебе в голову взбрело? Холод такой, а ему натрись, да и только!..

— Поменьше разговаривай, а делай то, что тебе говорят.

Отдав распоряжение, он сел на крылечке и закурил. Жена присела рядом и стала приготавливать мазь. Он пускал дым, и в темноте ему грезилась сегодняшняя красавица европейка. Перед глазами вырисовывалась ее высокая грудь, нежная кожа, округлые бедра и тонкая талия. Дочь, ученица первого класса, читала вслух из учебника, пятилетний сын гонялся с палкой за мышью. Отцу очень хотелось, чтобы дети пораньше легли спать.

— Эй, ребята! Уже поздно и холодно. Пора спать. А ну-ка забирайтесь под одеяла.

Но дети словно и не слышали, что им говорят, и продолжали заниматься каждый своим делом. Жена закончила туалет с натиранием, и бамбуковая лачуга наполнилась густым ароматом. Постелила всем постели. В люльке из одеяла спал самый маленький.

— Сколько раз вам надо повторять, чтобы ложились спать! — теряя терпение, повысил голос отец. — Вы дождетесь, что я встану и нашлепаю того и другого.

Но дочь в этот момент начала читать буддийскую молитву. Здесь отец уже не посмел вмешиваться. Ей предстоял первый экзамен, на котором, как обещали, тот, кто тверже всех будет знать молитвы, получит подарок. Отец и сам послушал молитву, и сына заставил утихомириться и слушать сестру. Мальчишка устал возиться с мышью и, получив от матери конфету, сидел смирно. Наконец дочь выучила заданную молитву. Теперь она приступила к чтению обычной, ежевечерней, после чего поклонилась отцу и матери и прочитала молитву еще раз. Отцу ничего не оставалось делать, как молчать и слушать. Покончив в конце концов с ритуалом, дочь легла. Пятилетний сын последовал ее примеру. Постель им была постелена на циновках в ногах родителей. Маленького жена укладывала рядом с собой.

Теперь все в доме утихомирились. Он погасил сигару и собрался было лечь, как вдруг послышался голос сына:

— Хочу на двор.

Это было последней каплей, которая переполнила чашу отцовского терпения. Он готов был заорать на сына, но вовремя сдержался.

— Вставай. Пошли, я тебя посажу, — сказала мать. В это время младший заворочался и начал капризничать. Мать взяла его на руки и стала успокаивать.

— Пойдем со мной, — позвал отец сына.

Тот вскочил и пошел за отцом. Ночью взрослые и дети ходили по надобности недалеко к дороге.

— Ну, и долго ты собираешься рассиживаться тут в темноте?

— А я уже расхотел.

— Что? Расхотел? Вот мерзавец! Никакого от тебя покоя нет! Не хочешь, так вставай тогда!

Но мальчишка продолжал сидеть и кряхтеть. Так захотелось наподдать ему как следует, да не стал. Жалко стало мальчишку — уж больно он старался.

— Ну, ничего не получается? Отложи до завтра. А то завтра без дела останешься.

Вдалеке послышались чьи-то шаги. Мальчонка испуганно вскочил и побежал домой. Вернулся и отец. Жена все еще убаюкивала маленького, который никак не хотел засыпать.

Он прислонился к теплому телу жены, неподвижно вытянувшись на циновке. Мысленно он вновь переживал те минуты, когда лицезрел там, у бассейна, белокожую красавицу и себя, стоящего рядом на коленях и протягивающего ей белые цветы. Вспомнился зовущий аромат ее прекрасного тела, и желание обладать им проснулось в нем с новой силой. Но детский плач опять вернул его на землю. Ему захотелось завыть и заплакать вместе с маленьким. Жена, видя, как нервничает муж, делала все, чтобы успокоить ребенка. Она и гладила его, и баюкала — он не смолкал. Дала ему грудь — малыш плотно сжал губенки и не взял ее. Видно, это было не то, что ему хотелось. Тогда она положила его на руку и прижала животик.

— Думаешь, живот болит?

— Пучит его,