Хорошая женщина - Луис Бромфильд

рассказ о посещении царицей Савской царя Соломона. Библейские отрывки заучивались в неуклюжем переводе Наоми, но они ухитрились придать им мерный, однообразный ритм и раскачивались взад и вперед в такт напева.

Умной женщиной была Наоми! Из всей библии она выбрала историю чернокожей царицы.

И вот Филипп заметил, что за этой сценой наблюдает еще один зритель, чужой и притом белый. Зрителем была женщина, одетая по-мужски с той только разницей, что вместо брюк на ней была надета чрезвычайно короткая юбка, едва доходившая до высоких охотничьих сапог. Высокая и тощая, с длинным лошадиным лицом, загорелым и обветренным, она стояла, как мужчина, раздвинув ноги и засунув руки в карманы отчаянно заношенной и грязной куртки. В блестящих голубых глазах светился большой ум. На вид ей можно было бы дать от сорока пяти до шестидесяти лет.

Тут Филиппу бросилось в глаза, что опушка леса, на фоне которого стояла незнакомка, кишела неграми, стряпавшими что-то на кострах. Ими командовал нервный желтолицый мужчина с орлиным носом чисто арабского типа.

При приближении Филиппа дама резко обернулась, но, бросив на него испытующий взгляд, возобновила внимательное разглядывание Наоми и ее учениц. При этом она заговорила вполголоса, точно Филипп зашел во время богослужения, которое ни в коем случае нельзя прервать.

— Меня зовут лэди Миллисент Уимбрук. Я остановилась здесь по пути на юг и просила оказать мне гостеприимство на несколько часов, так как достать хорошую воду для питья в этих краях очень трудно.

Проговорив это ровным металлическим голосом, она перестала замечать Филиппа: ее внимание, казалось, было всецело поглощено зрелищем урока. В уголках твердо очерченного рта играла едва заметная насмешливая улыбка.

Какая-то угроза чувствовалась в присутствии этой английской лэди, и раскаленный воздух казался насыщенным электричеством. Словно в их среду попало сильное взрывчатое вещество, готовое с минуты на минуту взорваться, так что на него можно было только смотреть, остерегаясь прикоснуться. Кроме того, англичанка далеко не отличалась мягкостью и приветливостью.

Она пообедала вместе с ними за столом топорной работы Свенсона, причем угостила их нежнейшим мясом антилопы, убитой ею в то же утро на охоте. Об Африке она отзывалась с каким-то мучительным напряжением, точно она ее ненавидела и презирала и в то же время не могла бороться с ее мрачными чарами.

— Эти проклятые негры — никуда негодный народ, — говорила лэди Миллисент, — они, например, и пальцем бы не шевельнули, чтобы спасти меня от голода и жажды. Только кнут моего араба держит их в узде.

Но лэди Миллисент снабдила их множеством ценных сведений о племенах, кочевавших вокруг озера, и о северных соседях последних. Она, повидимому, отлично знала эту часть Африки.

— Я — старая дева, — сердито сказала она, — и впервые ступила ногой на эту гнусную землю пять лет тому назад в обществе моего брата, который вскоре умер от лихорадки. Теперешнюю поездку я предприняла, чтобы познакомиться с местностью, где до меня побывали только Ливингстон и еще один или два путешественника.

Озерные племена, рассказывала она, народ мирный, снискивающий себе пропитание скотоводством. Крупного рогатого скота у них мало, но зато имеются бесчисленные стада тощих коз, разведение которых началось чуть ли не в допотопные времена. Почва здесь плодородная, если выпадает достаточно дождя, и люди довольно зажиточные и добродушные. Миссионерам, вероятно, будет нетрудно обратить их в христианство, так как они по-детски любят всякие сказки, а библия, как известно, полна занимательными баснями. (Здесь Наоми поморщилась, а Свенсон выпучил глупые глаза от удивления и ужаса). Народ они невоинственный, и когда их северные соседи, живущие грабежом и разбоем, обрушиваются на них набегом, они попросту скрываются в зарослях, забирая с собой все свои пожитки. На месте остаются только пустые хижины, которые одинаково легко сжечь и вновь сколотить.

Только раз Наоми перебила ее робкой репликой:

— Наши впечатления от этих племен — совсем другие. Действовали мы только кротостью, и она сделала чудеса. Конечно, они воруют и лгут, но ведь мы пробыли здесь только три года, и, в конце-концов, мы заставим их понять, что это грех.

Лэди Миллисент положила вилку на стол.

— Милая моя, — сказала она твердо, — негры не знают, что такое грех. Они не понимают, о чем вы говорите. Мой покойный брат говаривал, что единственный порядочный негр — это мертвый негр, и чем дольше я живу на свете, тем больше убеждаюсь в его правоте.

После этих слов за столом воцарилось тяжелое молчание. Очевидно, незнакомка хотела оскорбить их. Но Наоми и Свенсон, серьезное, детское лицо которого обильно покрылось испариной, относились добродушно к ее выпадам, даже когда лэди Миллисент позволила себе заметить, что «миссионеры наделали много бед. Так, на северо-западе негры отказались от полигамии, и все лишние жены превратились в проституток. Вместо того, чтобы спать с одним мужем раз десять в году, они спят с тремя стами шестидесятью пятью мужчинами. Вот, что вы несете неграм».

Тут Свенсон не удержался.

— Если б я умел говорить, я бы поспорил… — выпалил он, — но я слаб насчет разговора.

Бедняга! Он только умел работать на бога своими огромными, неуклюжими ручищами!

И в эту минуту, когда схватка казалась неминуемой, лицо англичанки чуть смягчилось. Во взгляде, брошенном ею на Свенсона, мелькнуло что-то похожее на нежность. Но для Наоми у нее имелась только презрительная усмешка.

Филипп же смотрел на лэди Миллисент как птичка, зачарованная змеей. Это не укрылось от глаз Наоми.

Он совершенно потерял способность соображать; он, чья вера была еще недавно так сильна, стал теперь добычей самых противоречивых чувств. Ядовитые речи англичанки внушили ему сознание собственной незначительности. До сих пор никто еще не спорил с ними, не высказывал сомнения в святости их дела. Все, с кем приходилось им сталкиваться, верили в них и возвеличивали их святость. И только она, эта сухопарая бесстрашная старая дева, заставила его устыдиться того, что он верил в возможность помочь «проклятым неграм». Из-за нее он почувствовал какой-то отвратительный стыд за Наоми и за бедного, тупого Свенсона. Но сейчас же ему стало стыдно за свой стыд. И еще одна мысль поразила его: и он, и Наоми, и Свенсон вдруг показались ему беспомощными, глупыми детьми, стоявшими лицом к лицу с огромной, страшной тайной, жалкими муравьями, штурмующими глыбу гранита. А добиться успеха могут только такие твердые, решительные люди, как лэди Миллисент Уимбрук…

После обеда она резко встала из-за стола и приказала двум носильщикам развернуть в одной из хижин складную брезентовую ванну. Выкупавшись, она соснула на часок, затем позвала араба Али, выстроила