Черное сердце - Сильвия Аваллоне

Но я не хотела.

– Она все говорила, а я молчала. Вдруг она прервала свой монолог и спросила: «Ты ведь хотела сказать мне что-то важное?», и я поняла, что нужно срочно придумать оправдание, и начала заикаться, как у доски: «Ну, про одного парня…»

«Да ты что? У тебя есть парень?» И она засмеялась. Этот смех просто взорвал мне мозг, я позеленела от злости, напряжение было такое, как будто я четыре часа подряд стреляла в «Обители зла».

«Да ладно, ни за что не поверю!» Конечно, она не верила. Откуда у меня возьмется парень? Да, это была ложь, наша встреча было ложью, и наша дружба тоже.

В общем, она снова стала болтать про Фабио. И я в кои-то веки была благодарна ей, потому что к горлу подкатывала тошнота. Мне так много нужно было ей сказать, но слова не шли. Они были эфемерны, как воздух. Они были так мне нужны, а их не было.

Я понимала, а может быть, только сейчас поняла, что, если бы я могла рассказать ей о той ненависти, которую я испытывала, об обиде, о любви, пусть и гнилой, обо всем этом клубке безумных чувств, забивавших мне горло, я спасла бы ее, спасла бы себя.

Мы сидели на остове с облупившейся, как старая кожа, красной краской. Лодка называлась «Надежда», хотя буквы «Н» и «ж» уже нельзя было разобрать.

Анджела откинулась на спину, опершись на локти, чтобы позагорать, закрыла глаза, запрокинула голову. В этой позе она была совершенно беспомощной.

В сорокаградусную жару я стучала зубами от холода.

Я словно лишилась дара речи, а она все болтала. О чем? О Фабио? Не знаю, потому что я уже не слушала ее.

Рюкзак лежал у меня сбоку, с другой стороны, Анджела не могла его видеть. Я наклонилась, расстегнула молнию, пошарила рукой и нащупала рукоятку ножа под полотенцем, крем для загара, упаковку прокладок, мало ли что. Я только недавно стала подростком. А может, так им и не стала.

Я сидела на самом краю: несколько сантиметров или миллиметров решали все. Могла упасть еще одна шишка, могла выскочить нутрия, могла показаться рыбацкая лодка. Но было два часа дня, и мир был пуст. Я выхватила нож и со всей силы воткнула ей в живот.

Она начала кричать, и тогда я воткнула его ей в горло.

Глаза у Эмилии потускнели. Тон ее голоса стал ровным. Она сидела на стуле неподвижно, положив руки на стол, и была бледна.

– Ты делаешь это. Но ты не веришь, что делаешь это всерьез.

Одна часть тебя чувствует, что ты делаешь, но другая убеждена, что в итоге что-то спасет положение. Что появится фея, мультяшный гном, что кто-то засмеется и скажет: «Ладно, хватит дурачиться».

Это как магическое мышление, как вера в Деда Мороза. Ты вонзаешь нож в человека, в свою лучшую подругу, она борется, царапает тебя, а ты думаешь: сейчас приедет скорая, отвезет ее в больницу, и через три дня она будет в порядке.

Эмилия сжала кулаки, закрыла глаза. Я видел, как напряглось все ее тело, ей было тяжело продолжать.

– Она так боролась. Я забралась на нее сверху, чтобы придавить ее всем своим весом. Щепки сухой древесины ранили нас обоих, впивались в бока, спину, руки. Как же она хотела жить, как хотела!

Еще бы, в шестнадцать лет.

Я не думала, что могу вонзить нож ей в горло. Но мое сердце потемнело, стало черным. И во мне было столько ярости, что я уже не знала, как ее остановить. Вся моя жизнь промелькнула передо мной.

Мы с мамой идем на море, в сетке формочки для песка; каштаны, собранные здесь, в Сассайе, с тетей Иоле; воскресенья под одеялом в кровати родителей, в серединке между ними. Говорят, так бывает, когда умираешь. Потому что я умирала. Вместе с ней.

Я смотрела, как гаснут ее глаза, и сама гасла. Как во сне или в компьютерной игре, но это была реальность. Ее желтый сарафан, который становился красным, ее купальник с лимонами, она сама, хрипящая, с разрезанным горлом. И тогда я всадила нож еще глубже, но на этот раз из жалости. И увидела, как умирают эти глаза, такие прекрасные, как улетает прочь душа. Я больше не могла удерживать ее.

Это невозможно, правда? Убить человека.

Когда она умерла… прежде чем убежать, я обняла ее.

Глаза у Эмилии были как две черные дыры, в лице ни кровинки, даже страшно. Взгляд отсутствующий, она не могла смотреть на меня.

Когда золотистый рассвет робко проник в комнату, я заплакал.

По Анджеле Массиа, которой больше не было, которая была убита вот так, в шестнадцать лет.

По Эмилии, которая в том же возрасте убила человека.

И по себе самому. Что мне теперь делать? Встать? Остаться сидеть? Начать биться головой о стену?

Я решил встать. Я взял Эмилию под мышки и практически поволок ее по лестнице. Уложил ее в постель. И сам лег.

Вконец обессиленный, я лежал рядом с убийцей. Была ли разница между нею и мной? Нет.

Мы обычные люди. То, что сделала она, мог бы сделать и я. Эту возможность мы все носим в своем теле, в том, что внутри него. Душа? Бездна?

Спать я не мог и долго слушал звуки леса, голоса птиц, того мира, что просыпался – волнующе, прекрасно – и начинался заново после зимы. Внезапно я осознал, насколько добро, что содержится в нас и в материи, шатко, и прекрасно, и достойно заботы, несмотря ни на что. А что тогда зло?

Неумение прощать.

Часть III

Море

35

Большой луг, окружавший церквушку в деревне Донато, казался белым покрывалом. Воздушные головки одуванчиков качались от ветра, доверяя ему свои семена.

Я помню, как, прислонившись спиной к стволу единственного дуба, дававшего тень, долго наблюдал за этими летающими в полуденном свете белыми парашютиками. В сердце моем жил страх, но надежда в нем была сильнее страха.

Вечером 22 июня 2016 года мы с Эмилией отправились в путь, не наметив дату возвращения, так как решили не торопиться.

Но прежде чем рассказать о нашем путешествии, я хотел бы перечислить самые значимые события прошедшей весны. Постараюсь никого не забыть, ведь общество у нас тут непростое, суровое.

Главное событие – в церкви Альмы завершилась