Белорусские повести - Иван Петрович Шамякин

— Да вот заставляют снова ставить ферриты! — пожаловался я. — Без них можно было бы игрушку сделать…

Фридман понял. Воскликнул:

— Ха! И он еще спрашивает, почему тут поставлены ферриты! Вы разве не знаете, мой голубок, что их заказали для старого прибора несколько десятков? И вы хотите, чтоб их списали в неликвиды? Наивный человек…

Фридман вышел, оставив меня в раздумье. Теперь мне стало ясно, почему Косенко опять поставил ферриты — куда их девать, купленные на другом заводе? А стоили они дорого, даже очень дорого для таких капризных узлов. Став неликвидами, они добавочным финансовым грузом легли бы на бюро, а этого, очевидно, хотел избежать Косенко. Что ж, я его понимаю. Но зачем хитрить, играть в жмурки, придумывать какие-то высокие соображения?

Стараясь прогнать неприятное чувство и посмотреть на дело объективно, я поставил себя на место Косенко. Да, он много сделал для прибора в Москве, это стоило ему сил и нервов, так зачем ему еще иметь неприятности здесь, на заводе, из-за этих неиспользованных ферритов? Обязательно нашелся бы какой-нибудь умник, который не преминул бы сказать: а куда раньше смотрели? Притом с таким видом, будто сам он пророк Илья и предвидит все мелочи на десять лет вперед…

Пришел Локавец. Он уже бегал по заводу, рассказывая о нашем необыкновенном новом приборе. Я видел, что делает он это прямо с удовольствием, я сказал бы, с вдохновением, фантазией, и был спокоен за наши заказы.

— Знаешь, Эдик, с помощью Фридмана наконец понял, почему эти ферриты опять появились. Оказывается, их у нас запасено на сто лет вперед, — сказал я ему.

Локавец вытер платком пот с лица, пожаловался:

— С такой работой можно и ноги протянуть… Как угорелый носишься… Только бы ты трудился спокойно…

Я поблагодарил его кивком головы. Он сел на стул, тихонько просвистел арию Тореадора и лишь тогда ответил на мои слова.

— Велика беда… Кончатся ферриты, можно будет ставить аттенюаторы. О, идея! Потом я оформлю это как рационализаторское предложение! А что?

— Так Косенко же знает.

— А что Косенко? Не человек? Можем и его подключить…

— Ты что, серьезно?

— Какие тут шутки? Сам знаешь, когда дело касается денег, Локавец не шутит. Попробуй докажи, что идея родилась до того, как был сдан прибор… Творчество — это, брат, неподконтрольная штука… Но нас с тобой, если мы вздумаем провести рационализацию, могут поймать… Есть первый вариант чертежа… Однако же его можно уничтожить, а?

Трудно было понять, издевается он надо мной или говорит всерьез, но я на всякий случай послал его подальше и занялся схемами.

Когда я после работы пришел домой, у нас был гость, фронтовой товарищ отца. Вставая мне навстречу, когда нас знакомили, он оперся на черную палку с ручкой, потому что сильно хромал на правую ногу. Звали гостя Иван Гаврилович, жил он в Москве и приехал сюда в командировку. За столько лет в первый раз выбрался, и то не поехал бы, если б не желание повидаться со старым другом.

Они сидели уже за столом, и перед Иваном Гавриловичем в пепельнице высилась груда окурков. Глаза у обоих были растроганно-теплые, мечтательно-улыбчивые. Мой приход не слишком помешал их беседе, хотя я тоже присел к столу и налегал на борщ, который налила мне мать.

— Ах ты коза-дереза, — все приговаривал Иван Гаврилович и совал очередной окурок в пепельницу. Отец мой лет десять как бросил курить — запретили врачи. Он у меня очень дисциплинированный — вышел из поликлиники, выбросил пачку и больше не прикоснулся к папиросе.

— Ах ты коза-дереза… Слушай, Андрей Павлович, а с Маренко ты поддерживаешь связь? Помнишь, из третьей роты, усатый такой здоровяк…

— Ну, — откидывался отец на спинку стула, — не помнить Маренко!

Они оба хохотали, Иван Гаврилович поблескивал золотыми коронками.

— А как в Венгрии Дунай форсировали… Отец ваш на руках пушки переносил…

— Как это на руках? — не понял я.

— А очень просто… Приказано было зайти в тыл противнику, который держал под контролем переправу. Высадились в таком месте, где берег метров десять высотой… Так разбирали орудия и по частям втаскивали на кручу… Отчаянный он был, Андрей Павлович, — с восхищением подмигнул Иван Гаврилович. — Только что-то рано на пенсию удалился.

— Мы, Ваня, свое дело сделали. Пускай молодые сейчас тянут лямку, — кивнул отец на меня.

— Служил бы он и по сей час, — сказала мать. — Да вот характер. Из-за него и подал в отставку.

— Ладно, — недовольно проворчал отец. — Что там говорить… Теперь большие знания нужны, академия непременно, а у меня фронтовые университеты…

— Университеты эти ничем не заменишь, — сказал Иван Гаврилович и вдруг вспомнил: — Борис Гусев в Москве. Начальник отдела кадров на заводе. А растолстел, центнера полтора… Виктор Аничкин в прошлом году от инфаркта…

Они помолчали. Иван Гаврилович снова потянулся за папиросой.

— Та-ак, — подперев большим пальцем подбородок, сказал он. — Всем нам пора с воза долой. Как у кого получилось, а жизнь прожита… Ты подумай, Андрей, какие времена выпали на нашу долю! Так вертело, било со всех сторон…

— Многих и свернуло, — сказал отец. — Иной раз глядишь — человек войну прошел, награды имеет, герой был, а теперь… Все под себя гребет, ни в бога, ни в черта не верит, только в рубль…

— Дачу имеет, автомобиль, — подначил я.

— Дача, автомобиль, — передразнил он меня. — Можно и дачу иметь, и автомобиль, и даже самокат… Но один цепляется за них, ничем не оторвешь, разве что вместе с душой. А для другого они как были, так и остались барахлом.

— Это верно, Андрей, — поддержал его Иван Гаврилович. — Вот со мной работает один… Тоже, как ты говоришь, войну прошел. А послушаешь его, тошно делается.

— А где ты работаешь, я что-то недослышал? — спросил отец.

— В научно-исследовательском институте приборостроения, начальник отдела…

— А к нам по какому делу, если не секрет? — спросил я, потому что меня заинтересовало название его института.

Он ответил, и я еще больше удивился.

— Послушайте, это же наш завод!

— Правда? А я в конструкторское бюро… Прибор новый заказали у вас — коррекция автоматически управляемого транспорта…

Когда он сказал это, я прямо подскочил: надо же, такое совпадение…

— А, интересно, очень, — с помощью своей палки Иван Гаврилович повернулся ко мне. — Так вы, значит, разрабатываете наш прибор? Тогда с вами я и буду иметь дело… Вот хорошо, что мы вам передали эту идею…

Тут уже получался какой-то вечер сюрпризов. Кто это нам передал идею, которая сперва зародилась вот в этой моей голове,