Лахезис - Юлий Анатольевич Дубов

не было и нет. Ты только одно в расчет не взял — это поганое существование, которое человеческой жизнью и назвать-то нельзя, это ты мне придумал, ты своими собственными ручонками сотворил из меня такую человекоподобную медузу, что без отвращения и рядом-то со мной находиться невозможно. Ты же мне жизнь всю испоганил, понимаешь ты или нет? Именно ты, и сам только что в этом признался. А для чего? Чтобы отомстить кому-то там? Моими руками? И ты думаешь, после того что ты со мной сотворил, я тебя послушаюсь? Воевать за тебя пойду? Да будь ты проклят со всеми своими придумками, шахматными партиями и бредовыми затеями. Захотел бы даже, не взял у тебя ничего этого — у меня и так все есть. Деньги есть. Договорюсь — уволюсь спокойно по собственному, поеду за границу. И дом мне твой не нужен — куплю себе квартиру в Варне, море рядом. И жизнь недорогая. И Людку найду, можешь быть уверен, мне есть к кому за этим обратиться. Вот! А ни в каких этих твоих авантюрах я участвовать не буду. Ишь, придумал чего! Революции он тут моими руками делать собрался — экспроприаторов экспроприировать! Страну бы хоть пожалел — только-только хоть какая жизнь наладилась, люди квартирами обзаводятся, дачами, машины хорошие покупают, на хрен ты сдался всем, мститель неуловимый! Хочешь мстить — иди вон и мсти, только без меня, А я спокойно доживу ту самую жизнь, которую ты мне сочинил, спасибо большое. У меня ответственная работа, такую не всякому доверят, пенсия не за горами, денег полно, при моих потребностях мне их за все оставшиеся годы не потратить, хоть одному, хоть с Людмилой. Я хоть завтра Фролыча попрошу, и через неделю уже свободен. А ты, игрок чертов, вали отсюда, мне с тобой делить нечего. Был бы у меня пистолет, я бы тебя сейчас завалил, не думая даже, хоть и боюсь крови.

— Так не выйдешь? — угрожающе спросил я, делая шаг назад и примеряясь к двери.

— И не подумаю! Ты на время смотришь? Ты имей в виду: если я тебя в квартире застану, когда свет включат, я тебя сам куда надо сдам. И тебе меня не остановить!

Вышибать дверь плечом было бессмысленно: не хватало разбега. Плюс — нотки решимости, все отчетливее узнаваемые мной в голосе Квазимодо, делали ситуацию практически безнадежной: перетащить человека через несколько границ против его воли было немыслимо. Но и признать, что все — безупречный, как мне казалось, замысел, тщательнейшая подготовка, — все это необъяснимым образом пошло прахом, я никак не мог, не умещалось это у меня в голове, и я просто тупо стоял в коридоре перед сортирной дверью и слушал, как за ней возится предавшее меня мое же собственное создание.

До меня постепенно начинало доходить, какого дурака я свалял, доверив судьбу такой красивой, такой великолепной по замыслу идеи тщательно вылепленному мной ничтожеству, которое как раз и должно было быть приспосабливающимся к окружающей среде ничем, чтобы в последний решающий момент послушно исполнить мою волю. Я не учел, что эта мимикрирующая посредственность, несмотря на старательно подготовленную почву, предпочтет рабское прозябание в своей одиночке на задворках тем блестящим перспективам, которые я для него приготовил. Я не учел, что незаметный человечек, пробивающийся наверх именно благодаря своей незаметности, просто должен отвергнуть любое решительное действие, если оно поставит под угрозу его тепличное и обеспеченное существование.

Я не учел, что даже у этого бесхребетного пигмея где-то на самом донышке сохраняется малая толика самолюбия, и он в отместку может отказаться от развернутых перед ним перспектив и предпочтет восстать против меня, своего создателя.

Я многого не учел. И теперь за это придется платить.

А ведь он и вправду сдаст меня, не задумываясь. Как только включат свет и он выберется из сортира.

Решение оформилось мгновенно. На цыпочках я вернулся в гостиную и вывалил на пол все бумаги из чемодана. Что бы ни случилось, они ни к кому в руки попасть не должны.

Абакус, Эйсер, Белмонт, Соммерфильд, Крипто, Уэстбери. Лотте, Тренч, Бушмилл.

Сорвал с окна тяжелые шелковые гардины, бросил рядом, отделившись ими от укрывшегося в сортире Квазимодо. Постоял, задумавшись, потом примерился к тяжелому, резного дуба секретеру, потащил его по паркету в коридор, придвинул вплотную к двери в туалет. Вырвав из розетки провода, освободил музыкальный центр, поддержав коленом, водрузил его на секретер. Потом вернулся в гостиную, налил полный стакан виски, выпил залпом. И смел со стола оплывающие воском свечи — прямо в кучу бумаг.

Электричество должно было включиться — по моим расчетам — буквально в течение минуты-другой. Это означало, что выход через подъезд исключен — можно было угодить прямо под камеру видеонаблюдения.

Между мной и Квазимодо через всю комнату выросла пылающая стена. Гардины были, судя по всему, пропитаны какой-то химической дрянью, предохраняющей от выгорания, потому что повалил черный дым, немедленно заполнивший гостиную и просочившийся в туалет. Оттуда стали слышны удары — Квазимодо пытался выбраться, но дубовый секретер подаваться не хотел. Удары участились.

Я запустил бутылкой в стену и вылетел на лестницу, захлопнув за собой дверь.

Орленок Эд и конец вечности

М-да. Не сложилось. Не получилось, не получилось. Но игра есть игра, и даже в примитивном «Принце Персии» редко кому удается дойти до победного конца, сохранив в целости все девять отведенных изначально жизней. Так что вполне можно перезапуститься и начать сначала. Сама по себе идея с забавным уродом, изменяющим судьбы огромной страны, вполне жизнеспособна, надо просто кое-что подправить, добавив дополнительные стимулы. Например, проведенную вместе целомудренную ночь точно следует переиграть, заменив на страстный секс. Очень такой Страстный, и пусть у нее от этого произойдет тайная беременность. Рожать ей лучше за границей, чтобы никто ни о чем не догадался, и ребенок пусть останется в хорошем детском доме или у приемных родителей.

Немного попахивает индийскими сериалами, но надо просто посидеть и подумать — непременно найдутся и менее мелодраматические варианты.

За границей, куда я ее месяц назад отправил, с ней должно что-нибудь случиться. Предположим, что она заберет уже выросшего сына, будет за рулем, собьет насмерть старушку, скроется с места происшествия, будет изловлена и брошена в мрачный застенок. А молодой человек окажется в реанимации.

Поедет Квазимодо спасать любимую и долгожданного отпрыска, нанимать лучших врачей и адвокатов, оплачивать операции, вытаскивать из тюряги, отмазывать от приговора? Такой, как он у меня на сегодняшний день сложился?

Да