Детство: биография места - Харри Юджин Крюс

маму в миссионерскую баптистскую церковь Тен-Майл и женился на ней, проведя небольшую службу, где присутствовали только кровные родственники. Их жизни связал проповедник Уилл Дэвис, двумя годами ранее крестивший мою маму в устье речки Тен-Майл, которая протекала прямо за той церквушкой. В тот день они приехали на повозке, запряженной мулом, как делало множество других прихожан, и после церемонии бракосочетания провели свою первую брачную ночь в доме дяди Мэйджора Исона. Однажды дядя Мэйджор станет хозяином сарая для скота в Алме и обретет известность как один из лучших торговцев мулами в Джорджии. Первая жена дяди Мэйджора рано умерла, и впоследствии он женился на сестре моей матери, которую звали Олив.

После ночи, проведенной на высокой перине под жестяной крышей дяди Мэйджора и промерзшей снаружи землей, они проснулись следующим утром и, все так же на повозке с мулом, отправились на первую ферму из тех, где им предстояло жить. Папа превратился из молодого денди с белым костюмом и Фордом-Т в женатого мужчину в комбинезоне, арендующего землю у человека по имени Лютер Картер. Они работали на паях, что означало следующее: Лютер Картер поставлял им семена, мулов и удобрения для выращивания урожая и в конце года они оставляли часть собранного себе.

В том маленьком доме издольщика Лютера Картера они жили с дядей Джоном Картером и тетей Орой — папиной сестрой. Дядя Джон Картер не приходился родственником Лютеру Картеру, но они жили в Картертауне, где большинство людей носили эту фамилию. У дома сильно протекала деревянная крыша, стояли деревянные окна и отсутствовали занавески. В нем были две спальни десять на десять и длинный зал, тянущийся вдоль всего дома до кухни. Они поставили перегородку посередине кухни и в итоге у дяди Джона и тети Оры была одна комната для жилья и своя часть кухни. Как и у папы с мамой. Для готовки у мамы была дровяная печь «Хоум комфорт, номер 8» c резервуаром для горячей воды и четырьмя горелками на чугунном столе плиты. Но печь была маленькой, едва ли больше трех футов в ширину и двух в высоту.

Вот какие свадебные подарки они привезли домой: сковорода, железный тазик для мытья, четыре тарелки и столько же ножей, вилок и ложек, железный каркас кровати, дополненный дощечками, матрацами, четырьмя одеялами, четырьмя простынями и подушками. Все остальное смастерил сам папа: маленький кухонный стол, столик чуть побольше, для еды, где скамейки заменяли стулья, комод и гладильную доску, представляющую из себя доску, обернутую постельным покрывалом. Спустя почти год у них появились два утюга — один нагревался на каменной плите очага, а другим в это время гладили белье.

Шестьдесят акров фермы были засеяны, и Лютер Картер дал дяде Джону и папе по мулу. Тридцать акров являлись площадью, с которой может справиться один человек и один мул, но им стоило усердного труда, чтобы сделать это. У них не было коров, свиней или коптильни, и в тот первый год их совместной жизни — как и мы большую часть моего детства, — они жили на шпике, крупе, чае без льда и печенье из муки, воды и сала.

Именно здесь, у Лютера Картера, мама — при участии акушерки, — потеряла своего первенца в середине августа 1929 года, на следующий год после их свадьбы. Ребенок не родился мертвым, но его печень оказалась снаружи тела. Его жизнь длилась считанные минуты, и мама не смотрела на него кроме единственного раза, когда дитя вымыли, одели в хлопковое платье, положили в гроб размером не больше хлебницы и увезли на тележке в баптистскую миссионерскую церковь Тен-Майл, где и похоронили в безымянной могиле. Я не знаю, насколько распространена такая практика и как она появилась, но если случался выкидыш, ребенок рождался мертвым или умирал сразу после рождения из-за какого-либо порока, на его могиле никогда не ставили отметок.

Я попытался представить, какие мысли крутились в голове у папы, когда он потерял ребенка. Он рассказал маме, что случилось в Эверглейдсе и в Аркейдии, и мне думается, что смерть первенца глубоко ранила его. В округе Бейкон в те времена бытовало поверье, которое в какой-то степени существует и по сей день — мол, выкидыш, мертворожденный ребенок или ребенок с дефектом являлись последствиями некой порчи в крови или порочного образа жизни родителей. Я уверен, папа продолжал отчетливо ощущать извращенное удовольствие той ночи с семинолкой, случившейся столько месяцев назад под пальмовой крышей чики.

Возможно, подобные мысли заставляли его работать с таким усердием. Восходя, солнце встречало его в поле, и он оставался в поле, когда оно заходило. Он работал упорней, чем мул, которого он запрягал, делая все, что может сделать мужчина, чтобы выжать что-то из худой почвы, на которой он вкалывал, но в тот первый год урожай не задался. Это значило, что в августе, в конце урожайного сезона, его половина была пуста. Они держались только за счет того, что могли занять из предстоящего урожая и небольшой помощи от своих близких, у которых тоже в том году не задалось с урожаем.

Почти у всех в округе в том году дела шли хуже, чем любой из них мог припомнить за долгие годы. Одной из причин, и возможно, самой главной, был табак. Табак пришел в округ как денежный урожай несколькими годами ранее, и, хотя в итоге он стал благом, долгие годы он приносил только убытки. Это была очень деликатная культура, невероятно зависимая от погоды. Большинство фермеров не имели достаточных знаний для получения хорошего урожая: посев семян в грядки, пересадка из грядок на поля в нужное время, правильное количество удобрений (слишком большое количество сжигало их), пасынкование, защита от вредителей, вершкование, нанизывание на веревки и варка в сараях, чтобы семена стали золотыми и плодоносными, а не темными и бесполезными.

До того, как табак пришел в округ Бейкон, у фермеров имелась самодостаточность, которой им больше никогда не видать. До табака они выращивали все, что нужно и жили вполне прилично. Поскольку они находились слишком далеко на юге, чтобы выращивать пшеницу, им приходилось покупать муку. Но в остальном они могли вырастить практически все, в чем действительно нуждались. Дедушка Хэйзелтон даже выращивал рис на клочке своей земли в низине, где хватало воды, чтобы орошать посевы.

Но табак отнимал слишком много времени и сил. Тревожные мысли, что они перестали выращивать столько урожая, сколько могли бы, не оставляли фермеров. Они полагались на деньги от продажи табака, чтобы покупать