Великая война - Александар Гаталица

драгоценности в пыли. Он назвал этот выход на улицу «выходом из своей шкуры». Он вступал в свой последний торговый год — шестидесятый, и поэтому мог позволить себе расслабиться. Теперь он для себя решил, что будет выходить на люди и станет общительным турком. Поиск новых друзей он начал в кафе, за чашечкой чая с жасмином. Здесь он познакомился с двумя стариками, похожими на него. Один все время молчал, а другой — разговаривал. Тот, что говорил без передышки, называл себя Хаджим-Весельчак. У него был невероятно звонкий голос и цокающий язык, у этого Хаджима, и слова, слетающие с его губ, были похожи на лепестки ромашки. Он сказал Йилдизу, что ждет не дождется победы или поражения в Великой войне. Победы потому, что все три центральных района Стамбула встретят ее невероятным праздником со знаменами, конями, шелковыми полотнищами, свисающими с минаретов словно гигантские шальвары, с цветами лотоса, которые будут бросать в воды Золотого Рога. А почему поражения? Потому, отвечал восторженный Хаджим, что тогда все будут встречать оккупационные войска с еще более ярким восточным умилением и помпезностью. «А веселье всегда веселье, — добавил Хаджим-Весельчак, — оно ведь всегда понапрасну — и в победе, и в поражении». — «Да», — равнодушно ответил торговец пряностями и снова вышел на улицу. Там его поджидал дождь, хлещущий с неба. Он поднял воротник шерстяного пальто и поглубже надвинул на лоб феску. Теперь у него было два друга из кафе — этот молчаливый, которого он даже не знал по имени, и Хаджим-Весельчак. На улице он встретил еще одного или двух, так что теперь у него насчитывалось четыре новых друга. Он построил их в своем прямолинейном сознании так, чтобы они выглядывали один из-за другого как профили, вырезанные из картона. Четыре новых друга, а он, несмотря на это, выглядел несчастным…

Король Петр на Новый 1917 год по юлианскому календарю снова оказался в Салониках. Откуда уехал, туда и возвратился, опасаясь, что Южная Греция окажется отрезанной из-за гражданской войны. Ночь во взбунтовавшемся городе была тихой. Пересчитав все события 1916 года, он отметил самые обычные происшествия: уволил врача, поссорился с поваром, не смог найти опытного шофера, с сыном Александром не виделся почти год и, наконец, стал дважды изгнанником, снова эвакуированным на французском миноносце. Достойно ли это короля, считавшего, что 1916-й может стать годом королей, имеющих возможность благодаря родственным связям положить конец Великой войне? Прежде чем лечь в постель, он должен посмотреть ответы на новогодние телеграммы. Посланник Балугджич должен завтра, 14 января по новому стилю, отправить телеграммы британскому королю Георгу IV, голландской королеве Вильгельмине, бельгийскому королю Альберту и итальянскому суверену Виктору Эммануилу III, поздравившим короля Сербии с новым 1917 годом. Открыть телеграммы и самому написать текст? Может быть, написать всего одно слово: «Довольно!» Нет, этого он не может сделать. Ответы должны быть куртуазными. «Все-таки короли лишь коронованные марионетки на ниточках злого кукловода», — подумал он, надел ночную рубашку и лег. Телеграммы остались на столике непрочитанными… Так закончился год одного короля без королевства.

Первый день нового года начался в Салониках с шума пальмовых деревьев. Кто-то открыл жалюзи, пока король спал. Засияло солнце, а море в заливе было прозрачным, как водяной хрусталь. Но настроение короля Петра нельзя было назвать хорошим. Его борода становилась все длиннее, глаза западали все больше, словно горящие угли, прожигающие себе путь в мышцах лица как можно глубже, и новый врач попытался найти своего предшественника, чтобы посоветоваться с ним. Не сумел, и это еще больше его обеспокоило.

1917

ГОД ЦАРЕЙ

ПРЕДАТЕЛЬСТВО, ТРУСОСТЬ, ЛОЖЬ

В ту ночь иней, как острые кристаллики сахара, упал на шапки и непокрытые головы людей. В петроградской охранке сыщики встречали новый 1917 год большими чайниками черного чая. Температура повсюду упала до минус двадцати шести градусов. По улицам в поисках приюта бродили похожие на ласок или барсуков маленькие собаки, а вместе с ними к ближайшим убежищам спешили и люди, ускоряя шаг, падая и ползая на четвереньках…

Великий князь Александр в письме царю, которое он долго писал, нанизывая какие-то вывихнутые буквы, заявил: «Массы не революционны, но любой необдуманный приказ или запрет толкает их в лагерь левых. Почему в этих условиях так сложно представить себе, что несколько слов царя могут мгновенно все изменить?» Закончив письмо, он дважды сложил лист, а потом скомкал его и выбросил.

Почему так сложно представить себе, что слово царя может все изменить? Царь Николай в первый день нового 1917 года в одиночестве проснулся в своей постели в Царском Селе. За ночь иней украсил окно так же, как он помнил из детства. Застывшее солнце сияло над заснеженными холмами острым, лишенным тепла светом, но даже это несколько оживляло людей. В первые дни нового года при дворе было очень шумно. Сменяли друг друга делегации, преданные люди, братья царя и его дядюшки. И все ожидали от Николая одно, два или несколько слов к народу, способных изменить ситуацию. Но как трудно было представить, что он их произнесет…

После смерти Распутина, с того самого дня, когда этого святого человека, донельзя растрепанного и с посиневшим раздутым лицом, вытащили из Малой Невки, царь впал в состояние какой-то странной и вызывающей тревогу летаргии. Жизнь вздрогнула и тронулась, как длинный железнодорожный состав, в который он не успел войти, и теперь уходящие дни представлялись ему окнами купе, проплывающими мимо: в каждом горит свет, за каждым сидят незнакомые пассажиры… Одно слово изменило бы все, но этот поезд с закрытыми окнами уже тронулся, и кричащий с перрона царь напрягал бы горло напрасно — его все равно не услышал бы никто. Поэтому так трудно было даже представить, что Николай обратится к народу. Кроме того, происходило много странных вещей, мешавших ему задуматься. Начало 1917 года в Царском Селе было ознаменовано появлением посредников, предлагавших заключение мира. Они представали перед царем, словно заведенные куклы или злые волшебники из русских сказок. Январь четвертого военного года положил начало переговорам о сепаратном мире. Для всех воюющих сторон ситуация на фронтах стала походить на нож, приставленный к горлу, и все предлагали друг другу особые условия, которые могли бы закончить Великую войну. Четыре попытки предприняла тогда Германия. Четыре человекоподобные куклы одна за другой были посланы к царю с предложением сепаратного мира и спасения империи. Они появлялись перед ним, словно герои разыгрываемой перед публикой пьесы.

Первым был некто Иосиф Колышко. Твидовый