Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов

Между тем жандармерия усиливала слежку за перепиской Кржижановских. В «черном кабинете» уже знали промежуточный гамбургский адрес «Искры» и перехватили два письма Зинаиды Павловны. Чтобы не вызывать преждевременного подозрения, письма отправили по назначению и стали ждать ответа. Но кто такая Булка — ни жандармы, ни охранники еще не знали. И где она проживает — для департамента полиции тоже оставалось загадкой.

К счастью, в тех письмах Зинаида Павловна не назвала ни одной фамилии, не привела ни одного адреса.

Переписке с Соней, как называли в редакции «Искры» Русское Бюро в Самаре, Владимир Ильич уделял особое внимание. Через некоторое время он заметил, что не все письма Сони доходят до редакции, встревожился за судьбу своих волжских друзей и написал им: «Берегите себя пуще зеницы ока». И посоветовал в случае малейшей опасности немедленно перейти на нелегальное положение.

5

Бродяга не знал ни отдыха, ни передышки. Третий месяц мотался по железным дорогам то с тяжелым, то с полупустым чемоданом. Лицо у него было усталое, бледное, волосы давно не мытые, борода не чесана, глаза от бессонных ночей красные. Когда удавалось отыскать надежную квартиру, он проваливался в сон, как булыжник в воду.

Из Мюнхена в письмах спрашивали оседлых агентов: «Где Бродяга? Жив ли?» Охранники и жандармы отправляли шифрованные депеши в Петербург: «По агентурным сведениям здесь побывал Бродяга. Выехал в неизвестном направлении».

А он в это время лежал где-нибудь на вагонной полке, поставив в изголовье чемодан, и мысленно говорил себе:

«Не заснуть бы… Ни в коем случае… И успеть бы развезти все…»

Это был Михаил Александрович Сильвин, летучий агент «Искры». Расставшись с волжскими друзьями, он тайком пробрался в Петербург и несколько дней провел в районе Обуховского завода, где Ольга Александровна была домашней учительницей у одного инженера, надежного человека. Оттуда отправился в большой объезд северных и южных городов. В Смоленске на подпольном складе лежало шесть пудов литературы, присланной из Мюнхена. Сильвин туго набил чемодан брошюрой Ленина «Что делать?» и свежими номерами «Искры». Отвез «товар», опасный, как взрывчатка, в Москву и Нижний Новгород, в Полтаву и Воронеж, в Самару и Саратов. Снова наполнив чемодан в Смоленске, наведался в Киев, побывал и в других городах юга. О брошюре Ленина сообщил редакции «Искры»: «Успех она имеет колоссальный». И сам на конспиративных квартирах перечитывал многие страницы, пока не засыпал с книгой в руках.

Его всюду спрашивали о майском листке. Он отвечал: листок будет один для всех, текст пишут в редакции «Искры», отпечатают в подпольной типографии у Акима, и он, Бродяга, развезет по крупным городам. Как раз к демонстрациям.

Он экономил каждую копейку: ездил в вагонах третьего класса, обедал в дешевых трактирах или станционных буфетах, а чаще всего обходился булочкой хлеба с кипятком. Но, подсчитав оставшиеся деньги, пришел в ужас: уж очень дорого он стоит! Кажется, делает самые неизбежные расходы, а монеты льются между пальцев, как вода. Что подумают о нем друзья в далеком Мюнхене? Им там деньги во сто раз нужнее. Они со дня на день ждут переводов. Быть может, сидят без единого пфеннига.

Узнав о его стесненности в расходах, Ленин написал в Самару, чтобы Бродягу не ограничивали в деньгах: они ведь необходимы при таких разъездах.

А летучий агент, почитай, уже десятый раз заполнял свой чемодан. Только из одного смоленского склада он снова взял пять пудов «Искры» и «Зари».

Время было тревожное. То в одном, то в другом городе — провалы, и Михаилу Александровичу нелегко было ускользать от хитро расставленных жандармских ловушек.

Из многочисленных рассказов комитетчиков, с которыми он встречался, ему стало известно, что всех обвиняемых в распространении «Искры» отправляют в киевскую тюрьму. Не только из губернских городов, но даже из Петербурга и Москвы. Это насторожило его. Готовится что-то большое, невиданное за последние годы. За арестами может последовать громадный судебный процесс — удар по искровцам. Похоже, его не избежать.

И эти почти одновременные аресты в нескольких губерниях, конечно, не были случайными. В руки жандармов попала какая-то ниточка, и вот они разматывают клубок. Все арестованные в своих тайных письмах на волю утверждают: провокация! И все уцелевшие во время жандармских набегов тоже говорят о провокации. Но где ее истоки? С чего это началось? Не с писем ли?

Михаил Александрович долго и мучительно думал об этом и под конец счел своим долгом предостеречь редакцию «Искры».

«Не читаются ли предварительно получаемые вами письма, — писал он во время краткого отдыха на одной из явочных квартир, — надежна ли ваша прислуга, если она у вас есть, ваши квартиры и пр.? Живя в Европе, не забывайте, что вы окружены русскими шпионами. В особенности будьте осторожны с оказиями, едущими к вам и обратно. Если не вы, так эти оказии уж наверно окружены провокацией».

Положив ручку, Сильвин задумался: отправлять ли такое письмо? Не сочтут ли его паникером?..

…Все началось с московской охранки.

Леонид Меньшиков, чиновник для особых поручений, начинавший свою службу с рядового филера, изнутри закрыл на замок дверь сверхсекретного кабинета и, вернувшись к своему бюро из дорогого красного дерева, углубился в расшифрованное письмо. «Фекла» сообщала «Соне» горькую для нее весть: «У нас арестованы чуть не все прежние люди: Грач, Лейбович, Красавец, Лошадь, Дементьев (транспортер) — и потому все функции в расстройстве».

— Так! — Меньшиков на секунду оторвал глаза от письма. — Грача они, похоже, ценят больше всех. — И снова склонился над письмом: — «Приходится спасать остатки». Интересно, как же они думают спасать? — Перевернув листок, на второй странице письма уткнулся синим карандашом в наиважнейшую строку: «Поэтому было бы чрезвычайно важно, чтобы Грызунов, например, повидался… с Семеном Семеновичем…»[30].

Перечитав письмо и подчеркнув клички, Меньшиков отправился к Зубатову. Тот пришел от письма в восторг:

— Тут и явка в Воронеж! И пароль! Леонид Петрович, тебе счастье в руки! За будущую ликвидацию Семена Семеновича орден обеспечен! Немедленно в путь! С вечерним поездом. Ты — делегат от редакции «Искры». Представляешь себе, как возликуют крамольники, не ожидающие подвоха.

На первой явке в Воронеже Меньшиков спросил: «У вас есть «Воскресенье» Толстого?» Ему ответили: «Нету, но есть «Дурные пастыри» Мирбо». Все так, как было в письме. Обрадовались «делегату», собрались послушать новости. На прощанье дали явки в Ярославль, Кострому и Владимир. За какую-то неделю Меньшиков, назвавшийся Иваном Алексеевичем, объехал все эти города. Возвратившись в Москву, написал подробнейший доклад, тем самым подготовив аресты почти всех деятелей Северного Союза.