Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан

икону туда, где гости могли бы легко ее увидеть. Вместо этого она была в значительной степени скрыта от глаз, но находилась в таком месте, где женщина видела ее каждое утро и вечер. Любовь дорожила иконой по-настоящему, а не напоказ.

– Я приготовила вам поесть, – с гордостью сказала она, когда я закончила любоваться иконой, и мы перешли из маленькой спальни-гостиной в еще более крошечную кухню.

Я врач, а не журналист. Слушая рассказы пациентов, я неизменно стараюсь методично ознакомиться с историей болезни, даже когда знаю, что это не лучший способ действительно услышать, что люди хотят сказать.

В гостиной – и по совместительству спальне – я требовала фактов. Как только мы устроились на кухне и Любовь поставила на стол тарелки с едой, разговор стал более непринужденным.

– Я помню, как приехала в Красногорский, – сказала она, подавая мне молочно-белый суп под названием окрошка (бульон, как я позже узнала, готовят из майонеза, разбавленного газированной водой). – Мы так волновались, отправляясь туда, но потом увидели поселок своими глазами и почувствовали невероятное облегчение.

Любовь раньше жила на Урале в России. Ее муж был шахтером. В советское время, когда работу давало правительство, а не люди подавали свои резюме работодателю, его назначили на урановый рудник в Красногорском. И в 1975 году Любовь оказалась в автобусе, полном незнакомых людей, которых перевозили через казахстанскую границу в поселок, о котором она никогда раньше не слышала. Не в такое путешествие она хотела бы отправиться.

– Мы не знали, чего ожидать. Я была напугана. Помню, как автобус остановился в маленькой деревне, и мы подумали, что приехали. Деревня была не очень приятная, поэтому мы все запаниковали, но потом автобус снова тронулся, и все почувствовали невероятное облегчение.

Когда автобус окончательно остановился и высадил пассажиров, они не могли поверить своей удаче. Совершенно новые многоквартирные дома, привлекательные и со всеми удобствами; ухоженные сады, искусно посаженные деревья; река. Настоящий рай.

Любови было 25 лет, когда ее вынудили переехать в Красногорский. Поселок построили специально: создали с единственной целью – обслуживать шахты в эпоху, когда уран был необходим и ценился. Любовь пояснила, что это был закрытый поселок. Рабочих перевезли туда из России. Им предоставили все удобства, по-видимому, для повышения производительности, а также для того, чтобы они оставались в поселке, тем самым обеспечивая секретность этого места. Для 6500 жителей построили школу, хорошо укомплектованную больницу, культурный центр, детский сад для малышей, музыкальную школу, пожарную станцию и кинотеатр.

– В магазине были продукты, которых я никогда раньше даже не видела, – вспоминала Любовь. – Мандарины. Там было все, чего только может пожелать человек. Яблоки. Сладости. Печенье.

В 1970-е годы люди в Казахстане, как и во всем Советском Союзе, вели тяжелую жизнь. Многих продуктов питания и других предметов первой необходимости не хватало.

Бесплатная медицинская помощь была доступна для всех, но различалась по качеству. У всех была работа, но не очень хорошо оплачиваемая, и ее не обязательно выбирали сами. У каждого было жилье, но вряд ли идеальное. Рассказ Любови о Красногорском помог мне понять историю Тамары. Я ведь предполагала, что та преувеличивала великолепие городка. Я не думала, что настолько изолированное, отрезанное от мира место может быть таким замечательным. Фотографии молодой Тамары и то, как она рассказывала о своем прошлом, заставили меня подумать, что она идеализировала то время. Но я ошибалась. Прошлое было именно таким, как она говорила.

– Мы находились под особой защитой Москвы, – сказала Любовь.

Жителям предоставили привилегии. Если человек сильно заболевал и врачи в хорошо укомплектованной местной больнице не справлялись, его отправляли на лечение в Москву.

– Когда я переехала туда, все в поселке были молоды, – продолжила Любовь.

На момент основания городка рабочим в основном было до тридцати. Они создали семьи в одно и то же время и наблюдали, как их дети растут бок о бок в относительном достатке. Изоляция перестала иметь значение, потому что у них было все, чего они только могли пожелать.

– Можно было ловить рыбу в реке, – сказала Любовь. – И там был пляж, где мы устраивали пикники.

Когда Советский Союз распался, все привилегии исчезли. Рудник некоторое время продолжил работу, но в середине 1990-х правительство Казахстана все же закрыло его, что стало смертельным ударом для Красногорского. Многие уехали; остались только те, кто не мог вынести расставания со своим домом. Предметы роскоши исчезли первыми, но вскоре даже обычные удобства постигла та же участь, а отопление и водопровод в конечном итоге отключили во многих домах. К тому времени, когда началась болезнь, большинству оставшихся жителей приходилось набирать воду в колонках и приносить ее домой в ведрах.

– Почему не все уехали? – спросила я Динару. – У них же не было водопровода.

– Вы должны понять: страна только что обрела независимость. Она еще не знала, как управлять собой. Люди привыкли к гарантированной работе и здравоохранению. В то время все пребывали в напряжении, не только эти люди.

– Им больше некуда было пойти?

– Наверное, нет.

– Но после того, как началась болезнь, им предложили новые дома. Разве тогда они не могли уехать?

– Наверное, к тому времени они уже привыкли к трудностям.

Если бы и существовало подходящее время для появления необъяснимой болезни, то оно, несомненно, наступило бы спустя десять лет после распада СССР. Но болезнь началась гораздо позже.

Рассказывая обо всем, что впоследствии потерял Красногорский, Любовь не казалась расстроенной. Она безропотно перенесла то, что удача отвернулась от местных жителей, и это не повлияло на ее любовь к поселку. Я подумала: а не крылась ли причина в ее уверенности, что трудные времена скоро закончатся? Может быть, те люди, которые остались, надеялись, что рудник снова откроется, воду включат, полки магазинов заполнят, все вернется на круги своя. Поселок все еще стоял; ничего непоправимого не произошло.

Я вспомнила слова Любови о том, что в перерывах между приступами сна она не переставая плакала.

– Как думаете, почему вы так сильно плакали, когда началась сонная болезнь? – спросила я, размышляя, не произошло ли в 2010 году событие, которое изменило баланс сил для этих выносливых, безропотных людей.

– Я не знаю, – сказала она. – Проснувшись в больнице в самый первый раз, я плакала. Медсестра спросила меня почему, но я не знала. После этого я все время плакала.

– Может быть, вы чувствовали себя подавленной?

– Я думаю, что газ из шахты попал мне в глаза.

Один из моих пациентов с диссоциативными (психосоматическими) конвульсиями как-то сказал: «Когда я прихожу в себя