Исцеление духовных болезней - Жан-Клод Ларше

Патологические последствия печали важны и опасны. Печаль многих убила (Сир. 30, 25), — говорит премудрый Сирах. Святитель Иоанн Златоуст не сомневается, говоря, что «чрезмерное уныние вреднее любых нападений злых духов»[1249].

Печаль является не только «преградой ко всем благам»[1250], она вводит в душу множество зол. Преподобный Нил Сорский даже считает ее «корнем всех зол»[1251]. Если не препятствовать развитию печали, она почти неизбежно рождает отчаяние и его тяжелейшие последствия, а кроме того, производит с самых первых проявлений такие страстные состояния, как досаду[1252], недоброжелательность[1253], злобу[1254], горечь[1255], злопамятство[1256] (которое, как мы увидели, порождает печаль, в свою очередь увеличивающую его), нетерпеливость[1257]. В силу этого печаль серьезным образом нарушает отношения человека с ближними[1258].

Еще отметим, что печаль, как все другие страсти, наполняет душу тьмой[1259], прежде всего покрывая дух мраком, ослепляя разум, значительно уменьшая способность человека здраво рассуждать[1260]. Отсюда одно из характерных последствий этой страсти — усложнение души[1261]. Печаль также вводит человека в состояние астении и безразличия[1262], делает его малодушным[1263] и парализует его деятельность[1264]. Последнее является особенно опасным в духовном отношении; так как лишает человека свойственной ему энергичности, противодействует его аскетическим усилиям, «разоряет молитву»[1265], в частности, когда печаль является следствием падения[1266]. 89. 90. 91.

ГЛАВА 7 УНЫНИЕ

Уныние (ἀκηδία) сродни печали[1267]; так что западная аскетическая традиция; вдохновителем которой является папа Григорий Великий; соединяет эти страсти в одну[1268]. Тем не менее восточная традиция различает их[1269].

Греческое слово ἀκηδία повторяется на латыни как acedia и по-французски как acédie: достаточно сложно перевести его одновременно просто и полно, так как слова «леность» или «тоска», которыми нередко его передают, выражают лишь часть сложного явления, им обозначаемого.

Уныние, безусловно, соответствует определенному состоянию лености[1270] и тоски, а также отвращения, неприязни, усталости, равно как и подавленности[1271], упадка духа[1272], вялости, оцепенения, беспечности, сонливости, дремоты[1273], тяжести тела[1274] и души[1275]. Уныние может даже ввести человека в состояние сна[1276], при том что в действительности он не будет усталым[1277]. В этой страсти присутствует общая и неопределенная неудовлетворенность. В тот момент, когда человек находится во власти уныния, у него отсутствует интерес к чему бы то ни было, он видит мир пресным и скучным и ничего более от жизни не ждет[1278].

Уныние приносит человеку душевное и телесное непостоянство[1279]. Его способности становятся переменчивыми: ум, неспособный сосредоточиться, перескакивает с одного предмета на другой. Когда же он остается наедине с самим собой, тогда не может больше пребывать в том месте, где находится: страсть принуждает его бежать вон[1280], перемещаться, идти в то или иное место. Иногда он начинает скитаться и бродяжничать[1281]. В общем, человек любой ценой ищет контактов с другими людьми[1282]. Эти контакты не являются объективно необходимыми, их вызывает страсть, человек чувствует потребность в них и находит себе «нужные» предлоги для их оправдания[1283]. Так он устанавливает и поддерживает часто ненужные отношения, которые питает праздными разговорами[1284], проявляя, как правило, праздное любопытство[1285].

Случается, что уныние вызывает сильное, долговременное отвращение к месту проживания[1286], дает всяческие поводы для недовольства им, подводит человека к мысли, что ему будет лучше в другом месте[1287]. «Тогда он влечется, желая других мест, где легче сможет найти то, что ему необходимо»[1288]. Уныние может также побудить человека избегать своей деятельности, в частности работы, потому что вызывает в человеке неудовлетворенность ею[1289], побуждает искать что-то другое, заставляет думать, что новая деятельность будет более интересной и он станет счастливее…

Все состояния, связанные с унынием, сопровождаются беспокойством или тревогой, которая является, помимо отвращения, основным свойством этой страсти[1290].

Нечистый дух уныния нападает прежде всего на тех, кто посвящает себя духовному деланию, стараясь таким образом отвратить их от пути Святого Духа, любым способом помешать занятиям, которые подразумевает такая жизнь, и особенно воспрепятствовать упорядоченности и постоянству аскетического делания, которые необходимы для духовной жизни[1291], нарушить способствующие ей тишину и неподвижность[1292]. Так, преподобный Иоанн Лествичник показывает ее как «расслабление души, небрежность ума, нерадение об аскетическом делании»[1293]. Уныние «ослабляет духовного [человека] и лишает его храбрости в отношении дел, которые он должен делать у себя, препятствует ему оставаться там и возрастать в делании»[1294]. Под влиянием уныния его ум «становится расслабленным и неспособным к любому духовному деланию»[1295], он становится равнодушным ко всем творениям Божиим[1296], больше не желает будущих благ[1297] и доходит даже до того, что обесценивает духовные блага[1298]. Все святые отцы видят в унынии одно из основных препятствий к молитве[1299]. Преподобный Иоанн Лествичник определяет его как «изнеможение в псалмопении, слабость в молитве»[1300]. «Демон уныния в особенности нападает на тех, кто уже преуспел в молитве или старается преуспеть», — замечает преподобный Симеон Новый Богослов[1301]. И многие замечают, что особенно во время молитвы он производит оцепенение в душе и теле и ввергает человека в сон: «Когда нет псалмопения, тогда и уныние не является. И когда богослужение заканчивается, наши глаза открываются», — обращает внимание преподобный Иоанн Лествичник[1302]. Но «когда приходит время богослужения и молитвы, [этот бес] начинает снова отягощать наше тело; стоящих на молитве он погружает в сон и с помощью зевания, которое одолевает нас время от времени, мешает произносить стихи полностью», — говорит тот же святой[1303].

И если верно, что уныние поражает прежде всего тех, кто старается подчинять себя постоянной духовной дисциплине и ради этого сводит к необходимому минимуму внешнюю деятельность и перемещения, а также ищет полной тишины и уединения, если верно, что человек настолько подвержен нападению этой страсти, особенно боящейся отшельников, насколько дисциплинирует себя в духовном отношении и уединяется, чтобы в тишине посвятить себя молитве, объединяющей с Богом, то тем более тот, кто живет вне любой дисциплины или даже вообще вне какой-либо духовной деятельности, подвержен нападениям уныния.