О всех созданиях - Джеймс Хэрриот

– Что вы применяли?

Вновь подергивание челюстных мышц под смуглой кожей.

– Ручку метлы и кусок шланга. Ну, что полагается.

Ну вот! Меня захлестнуло чувство обреченности. Было бы так приятно оказаться первым ветеринаром, который произвел на них хорошее впечатление, но судьба рассудила иначе. Я повернулся к фермеру:

– Боюсь, вы порвали пищевод. Понимаете, это очень ранимая трубка – стоит нажать чуть посильнее, и конец. Видите отек вокруг места разрыва?

Ответом мне было вибрирующее молчание. Я упрямо продолжал:

– Я наблюдал такие случаи. Прогноз самый скверный.

– Ну хорошо, – проскрежетал мистер Сидлоу. – А делать-то что вы будете?

То-то и оно! Что я буду делать? Теперь, тридцать лет спустя, я мог бы попытаться восстановить пищевод, засыпав рану антибиотиком и назначив инъекции пенициллина. Но там, в этом тоскливом месте, глядя на терпеливого бычка, с трудом сглатывающего, кашляющего кровью, я понимал, что положен на обе лопатки. Разрыв пищевода – трудно было бы придумать что-то более безнадежное. Я старался подыскать, что бы такое сказать.

– Мне очень жаль, мистер Сидлоу, но сделать я ничего не могу.

Взгляды затрещали вокруг меня электрическими разрядами, фермер тяжело задышал через нос. Мне не требовалось объяснений, о чем они думают: еще один никчемный ветеринаришка. Переведя дух, я продолжал:

– Даже если я протолкнул бы картофелину, рана будет загрязнена, едва он начнет есть. Начнется гангрена, а это означает мучительную смерть. Он достаточно упитан. На вашем месте я бы его сейчас же забил.

Единственным ответом было добродетельное поигрывание желваками. Я попробовал другой ход:

– Я выдам вам свидетельство. Уверен, что мясо у вас купят.

Это заверение криков радости не вызвало. Наоборот, лицо мистера Сидлоу стало еще более сумрачным.

– Бычок еще не готов для убоя, – прошептал он.

– Да, но вы отправили бы его на бойню через месяц, если не раньше. Я уверен, вы почти ничего не потеряете. И знаете что, – добавил я фальшиво-бодрым омерзительным тоном, – если бы мы прошли в дом, я бы сразу написал удостоверение, и больше никаких хлопот. Право же, ничего другого не остается.

Я повернулся и пошел через скотный двор к входу на кухню. Мистер Сидлоу последовал за мной с детьми. Никто не проронил ни слова.

Я быстро написал удостоверение, а вокруг меня в мертвой тишине плескались волны неодобрения. Складывая листок, я вдруг с пронзительной ясностью понял, что мистер Сидлоу проигнорирует мой совет, а подождет день-два, чтобы посмотреть, как все обернется. Мысль о том, как молодое могучее, ничего не понимающее животное тщетно пытается проглотить хоть что-нибудь, изнывая от голода и жажды, меня доконала. Я подошел к телефону на подоконнике.

– Я сейчас позвоню Гарри Норману на бойне. Я знаю, он сразу приедет, если я его попрошу. – Я договорился с Гарри, повесил трубку и пошел к двери со словами, обращенными к профилю мистера Сидлоу: – Все в порядке. Гарри подъедет через полчаса. Гораздо лучше сразу же с этим покончить.

Я шел через двор, подавляя желание припустить галопом. Сев в машину, я слишком поздно припомнил совет Зигфрида: «В щекотливых ситуациях обязательно разверните машину, прежде чем пойдете осматривать животное. В случае необходимости оставьте мотор включенным. Очень важно быть готовым исчезнуть мгновенно!» Как он был прав! Чтобы развернуть машину под перекрестным огнем невидимых глаз, потребовалась вечность. Я нелегко краснею, но, когда ферма наконец осталась позади, мое лицо пылало.

Таков был мой первый визит к Сидлоу, и я молил Бога, чтобы он оказался последним. Но полоса везения кончилась. С этого дня всякий раз, когда они вызывали нас, дежурным оказывался я. Говорить о том, что я там обнаруживал, мне не хочется, но обязательно что-нибудь непоправимое. Словно сама фамилия «Сидлоу» несла в себе проклятие. Как я ни старался, на этой ферме у меня ничего путного не выходило, а потому очень скоро ее обитатели пришли к убеждению, что никого опаснее меня для здоровья и жизни домашних животных им еще встречать не доводилось. Они вообще были о ветеринарах самого невысокого мнения – на их веку они насмотрелись на всяких, – но хуже меня и вообразить было невозможно.

Дошло до того, что, заметив издали кого-нибудь из Сидлоу в городе, я нырял в ближайший переулок, лишь бы избежать встречи, а однажды на рыночной площади я испытал неимоверный шок, когда лишь в нескольких футах от меня проехала вся семейка, каким-то образом втиснувшись в старую, правда большую, машину. Все лица были повернуты прямо вперед, но я знал, что все глаза злобно нацелены на меня. На мое счастье, я стоял как раз перед дверью «Гуртовщиков», так что, пошатываясь, укрылся внутри и восстановил иссякшие силы полпинтой крепкого шотландского пива.

Однако Сидлоу совсем не занимали моих мыслей в то субботнее утро, когда Зигфрид спросил, не соглашусь ли я заменить его на бротонских скачках.

– Они пригласили меня, потому что Грайер уехал отдыхать, – сказал он. – Но я обещал поехать в Скарборо помочь Детку Хенли со сложной операцией. И я не могу его подвести. Работа на ипподроме самая простая, а в случае чего тамошний ветеринар вам поможет.

Не прошло и нескольких минут после его отъезда, как позвонили с ипподрома: когда одну из лошадей выгружали из фургона, она упала и повредила колено. Не могу ли я приехать немедленно?

Я и сейчас мало что понимаю в скаковых лошадях; они образуют свой небольшой раздел ветеринарной науки. С собственными приоритетами, с собственными тайнами. За мое еще короткое пребывание в Дарроуби никакого касательства я к скаковым лошадям не имел. Зигфрид, подлинный лошадиный фанатик, обычно забирал себе все вызовы, касавшиеся их. А потому мой практический опыт в этой области был почти равен нулю.

И мне не стало легче, когда я увидел моего пациента. Колено выглядело ужасно. Конь споткнулся, сходя по пандусу, и всей тяжестью ударился о твердую землю. Кожа висела окровавленными лохмотьями, обнажив дюймов шесть капсулы, в разрывах фиброзного слоя поблескивали связки. Трехлетний красавец, дрожа, приподнимал поврежденную ногу, чуть касаясь земли кончиком копыта. Изуродованное колено выглядело особенно жутко по контрасту с глянцевитой ухоженной шерстью.

Исследуя рану, осторожно ощупывая сустав, я благодарил Бога, что конь оказался очень спокойным. Некоторые скаковые лошади бывают настолько нервными, что взвиваются в воздух при малейшем прикосновении, но мой пациент не шелохнулся, пока я складывал воедино мозаику лоскутков кожи. Еще одна удача – ни один не оторвался совсем.

Я обернулся к старшему конюху, невысокому, коренастому. Он следил за мной, сунув руки в карманы куртки.

– Я обработаю рану и наложу швы, но, когда вы отвезете его домой, им должен заняться специалист.