Сотня. Смутное время - Эльхан Аскеров

Ерофей Трофимов

Сотня. Смутное время

Серия «Боевая фантастика»

© Ерофей Трофимов, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Сначала включился почему-то слух. Рядом с тем местом, где он начал хоть как-то себя ощущать, слышался какой-то бубнёж и тихий спор. Сквозь тихий, но очень занудливый звон Матвей понял, что кое-как способен разобрать отдельные слова. Но кто именно говорит и с кем спорит, было непонятно. От слова совсем. Потом, словно в ответ на его мысли, сквозь прикрытые веки начал пробиваться свет.

«Ага, значит, точно, ласты не склеил», – с грустной иронией подумал парень и попытался произнести хоть какой-то звук.

Но во рту, словно стая котов прогулялась, а язык больше напоминал подошву старого сапога. Убедившись, что просто так начать беседу не получится, Матвей судорожно сглотнул и, собравшись с силами, глухо застонал. Спор рядом с кроватью разом прекратился, и чьи-то руки тут же обхватили его лицо.

– Сыночка, родный, очнулся! Хочешь чего? – раздался срывающийся женский голос, по которому Матвей кое-как узнал свою нынешнюю мать.

Почему нынешнюю? Да потому, что родился парень не в этом времени. Как так получилось, он и сам толком не разобрался, но провожая в последний путь единственную близкую душу, деда, он оказался под ударом молнии, после которого очнулся уже в казачьей станице, в семье своего прапрадеда. Оказался перенесённым он сам, или только его сознание, Матвей так и не разобрался. С одной стороны, это вроде был он, только на десять лет моложе. А с другой, нынешние его родители, не задумываясь, признавали в нём кровного сына.

В общем, по выражению самого же Матвея, без ящика спиртного и докторской степени по физике тут было не разобраться. На память о том переносе, на лице и груди парня остался длинный синеватый ветвистый шрам, за который местные острословы прозвали его палёным. Прозвище не самое приятное, но суть дела отражало достаточно точно. Плюнув на этих болтунов, Матвей с головой погрузился в местные дела.

Итогом этого погружения стал раскрытый секрет булата. Если быть до конца честным, секрет этот Матвей знал ещё со времён своего ученичества. Точнее, после обучения в институте стали и сплавов, который он успел закончить до своего переноса. Так что оставалось только воплотить знания в жизнь, что он с его теперешним отцом и проделали. Работа оказалась очень долгой и тяжёлой, но они её сделали.

Вжиться в местную жизнь ему помогла выучка, полученная от деда, и навыки, полученные в армии. Разведка морской пехоты Тихоокеанского флота, это совсем не шутки, так что, подправив кое-какие познания и восстановившись после изображения из себя трансформатора, парень сдал экзамен на реестрового казака, да ещё и пластуна. Так что теперь он мог смело сказать, что жизнь почти удалась. Он теперь даже жениться имел полное право.

Именно эта мысль и привела его в чувство окончательно. Нет, не то чтобы он готов был вскочить и бежать в церковь с первой попавшейся девчонкой, но почему-то мелькнувшая мысль о женщинах привела его в чувство лучше всего.

«Как там про мужиков у классика? Поесть, поспать да бабу повалять? Это точно про меня. Особенно сейчас», – хмыкнул про себя Матвей, усилием воли разлепляя веки.

– Сыночка, молви хоть словечко, – продолжала между тем тормошить его Настасья.

– Уймись, Настя, дай ему хоть малость в себя прийти, – пытался остановить жену Григорий, нависнув над лежанкой.

– Пить, – нашёл в себе силы хрипло просипеть парень.

– Ой, сейчас, сыночка, – взвилась Настасья и, едва не смахнув мужа с ног, унеслась.

– Совсем баба ополоумела, – проворчал кузнец, успев быстрым шагом уйти с её дороги в сторону. – Ты как, Матвейка? – повернулся он к сыну.

– Жив, – выдохнул парень, делая слабую попытку растянуть губы в резиновой улыбке.

Примчавшаяся Настасья присела на край лежанки и, подхватив его за шею неожиданно сильной рукой, приподняла голову, поднося к губам деревянный ковшик с водой. Первые глотки Матвей даже не выпил, впитал пересохшим ртом, как земля первые капли дождя после долгой засухи. Дальше он пытался хоть как-то продлить удовольствие, цедя воду длинными глотками. Осушив ковшик, парень хрипло отдышался и, дождавшись, когда мать уложит его обратно на подушку, тихо спросил:

– Что со мной?

– А ты не помнишь? – моментально подобрался кузнец, всё так же молча стоявший рядом с лежанкой.

– Помню, что в меня стреляли. Вот я и спрашиваю, что со мной, – прерывающимся голосом пояснил парень. – Куда попали?

– Справа, под лопатку пулю всадил, вражина, – кивнув, коротко ответил Григорий. – Да свезло тебе, Матвейка. Как бог свят, свезло. Ты ж перевязь свою с ножами так и не снял. Вот пуля в неё и угодила. А кожу ты взял такую, что не враз и разрежешь. В общем, пуля прежде в пряжку угодила, а уж после до тела дошла. Дед Святослав так и сказал. Не будь перевязи, уже б схоронили.

– Так это что, он меня лечил? – насторожился Матвей.

– Он, – решительно кивнул кузнец. – Он в наших местах первый лекарь. Только что мёртвых не поднимал.

– Теперь поп нам точно житья не даст, – скривился парень.

– Пусть только попробует вякнуть, пьянь долгогривая, – неожиданно вызверился мастер. – Я ему много чего припомню. Как за службу деньгу драть, так он первый, а как дело сладить, так только лаяться умеет.

«Ого, похоже, у папани с этим служителем культа свои тёрки имеются. Это надо запомнить», – мысленно усмехнулся Матвей и, слабо махнув рукой, проворчал:

– Пёс с ним. Лучше скажи, как глубоко пуля прошла. Ливер цел?

– Так не вошла она в тело-то, – усмехнулся кузнец. – О пряжку расплющилась, да в рёбра её и вдавила. Дыхалку тебе отшибла правда сильно, да рёбра поломала. Да ещё помогло, что у паскудника этого пистоль жилетного размера был. Из такого далее чем на двадцать шагов и не стрельнёшь. А промеж вас чуток помене было, – продолжал пояснять мастер, от избытка чувств размахивая руками.

«Так, – кивая и мысленно инспектируя организм, думал Матвей, припоминая форму и размер своей перевязи для метательных ножей. – Пряжка от неё у меня под правой лопаткой как раз и находилась, но сантиметрах в пяти от позвоночника. Выходит, мне и вправду крепко повезло. Возьми он чуть левее, и всё. Привет горячий. В лучшем случае. В худшем, полный инвалид на всю оставшуюся жизнь. Блин, как бы проверить, что у меня вообще