Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Русский бунт. Интервенция

Глава 1

Бывший начальник корпуса 1-й армии генерал Долгоруков удивленно присвистнул. И тут же честно себе признался — он недооценил полководческий дар Петра Федоровича. На него глазах разыгрывалась невероятная драма: два русских еле обученных полка в клочья разорвали три пруссопольские линии, составленные из пяти полков, и теперь добивали разбежавшиеся батальоны, за исключением одного полка, самого крайнего. Того, который планомерно выкашивали с безопасной дистанции пешие и конные егеря. Конечно, русским колоннам противостояли не ветераны, а фактически такие же рекруты, но зато с мощным офицерским и унтер-офицерским составом. Как знаток военного дела, Юрий Владимирович не мог не восхититься тактической новинкой. Он пошел служить к царю, выговорив жизнь сестре Александре. Это горе семьи, эта здоровенная бабища, похожая на египетского сфинкса, измывалась и собственноручно секла своих крестьян, за что была приговорена к карнифексу. Государь согласился сохранить ей жизнь и заключить навечно в Алексеевский монастырь, а генерал-поручик поклялся отплатить верной службой. Теперь же он был вынужден признать, что попал в достойную компанию, что его честь не так уж и пострадала, и пообещал себе не ударить в грязь лицом.

Как было предусмотрено разработанным накануне планом, центр русской армии отошел на свои позиции, как только фон Гудериан начал движение своих полков. Долгоруков справедливо опасался натиска на свой фланг и даже отсечения части полков от линий русской армии. Отход был совершен почти без потерь, поляков знатно потрепали. Теперь пришел черед действовать левому крылу, а центру — ждать итога реализации очередной задумки военного совета. Московский легион оставался недвижим, укрывшись за рогатками, а Оренбуржская бригада простуженного Коновалова двинется в обход через болото.

«Ох уж, эти рогатки… — недовольно поморщился Долгоруков. — Мы в Силистрии от них давно отказались, как от сковывающих наступательный порыв, а бывшая 2-я армия все по-старинке. Не орел Баннер, не тот генерал, который нужен такому грубому, но решительному мужику, как самозванец».

Оренбуржцы в начале боя прятались за фашинами, поставленными на попа. Когда они начали движение, полякам могло показаться, что на болото надвигается стена из связок прутьев и хвороста. Эти туго скрученные длинные пучки полетели в жижу, образуя широкую гать размером с Невский проспект. И не таким уж непроходимым оказалось болото — вовсе не глубоким, без опасных бочагов и топей. По дороге из фашин смогли даже протащить легкие пушки.

— Вперед, в реку! — приказал побогравевший, постоянно перхающий Коновалов и, подавая пример своих солдатам, двинулся в ледяную воду.

За ним пошли офицеры, унтер-офицеры и, обгоняя бригадира, капральства, погрузившись в воду по грудь и держа в задранных вверх руках мушкеты и патронташи. Мокрые и окоченевшие, они выбрались на противоположный берег и, быстро построившись, бросились к Алфимово. Поляки настолько уверовали в неприступность позиции, что ограничились лишь легкими караулами. Оренбуржцы их легко опрокинули и растеклись по деревне, без жалости расправляясь со всеми встречными. Сплошной темно-серый поток в мокрых шинелях поднимался от реки. Усиленные упряжки выволакивали из воды пушки. Обслуга накинулась на них яростно, с матюгами, обихаживая, чтобы изготовить к стрельбе.

Богатый обоз достался солдатам почти без единого выстрела. С визгом разбегались бойкие маркитантки. Возчики прятались под возами и молили о пощаде. И в Алфимово вышла полная виктория — в захваченном штабе в руки Коновалова попались старик Чарторыйский с сыновьями и Радзивилл. Считай вся верхушка.

— Ваши шпаги, панове магнаты! — закричал бригадир, вбежав в избу.

Покачнулся, выкашливая легкие, с него ручьями текла вода, а от мокрой шинели в жарко натопленной по-черному избе валил пар. Бледные поляки сдавали шпаги, косясь на нацеленные в животы страшные русские штыки. Чарторыйский-старший схватился за грудь и, стеная, повалился на стол, заставленный бутылками с анжуйским и глиняными плошками с солеными огурцами.

— Кто-нибудь, помогите ему, — распорядился Коновалов.

Он вышел из избы, держа на вытянутой руке богато украшенные драгоценными каменьями шпаги, словно пучок надерганной на огороде морковки.

— Деревня наша! — радостно доложил командир 1-го полка.

— Что-то мне нехорошо, Костя. Бери на себя командование и выдвигай пушки в тыл батальонов Браницкого. Двигайтесь вдоль берега и сбивайте мосты. Никто не должен уйти. Где-то за дорогой, на этом берегу, должны стоять два русских кавалерийских полка — кирасиры и карабинеры. Отправь к ним парламентеров. Обязательно найдите ротмистра Шилинга и передайте ему одно слово: «Пора».

— Понял! Все понял, Пармен Евстратыч! Все исполню — вы, главное, поправляйтесь. Вам бы на печь горячую отлежаться да пропотеть.

— Лечиться будем, когда ляха в бараний рог согнем.

Заговорили легкие пушки, посылая смертельные гостинцы в тыл людей Браницкого. Этим ребятам, имевшим за плечами годы войны с конфедератами и турками, сразу стало ясно, что дело швах, что нужно срочно уносить ноги. Но куда? Браницкий приказал развернуть артиллерию против Алфимово и сдвигать полки ближе к центру, стараясь не смешаться с толпившейся за линией из волонтерских батальонов потрепанной шляхетской конницей. Если бы в этот момент Московский легион начал атаку, правое крыло поляков было бы смято. Но Баннер предпочел отсиживаться за рогатками.

Конный разъезд оренбуржцев с превеликим трудом смог пробиться через дорогу, которую уже запрудили первые отступавшие в беспорядке ляхи. Добрались до места, где стояли кирасиры около своих здоровенных коней заграничных кровей, с тревогой наблюдая за происходящим за рекой. В этом месте Каспля расширялась. Десяток наскоро возведенных мостов внушали людям фон Гудериана надежду на спасение.

— Где ротмистр Шилинг?

— Туточки я, кто интересуется?

— Вам поклон из Смоленска, просили передать, что пора.

— Наконец-то! Седлайте коней, ребята!

К строящимся поэскадронно кирасирам подскакал Романус.

— Что происходит, ротмистр? Кто приказал⁈

— Царь Петр Третий!

С этими словами Шилинг разрядил в голову командира Польского корпуса свой трофейный кавалерийский пистолет. Романус повалился на гриву своего белоснежного коня, присланного ему из Вены в подарок от императрицы Марии-Терезии. Благородное животное из Липице захрипело и помчалось прочь.

— Поджигай мосты, ребята! И генеральского коня ловите!

Деревянные настил занялись неохотно, нещадно дымя. Но это зрелище окончательно сломило пруссополяков. Бросали строй, бежали к Каспле, к озеру. Пруссаки, поляки — неважно. Бежали! Сбитого метким выстрелом егеря фон Гудериана собственные солдаты затоптали до смерти.

Долгоруков снова пошел в атаку. Уже не в каре, в полудивизионах.

— Стреляй, стреляй! В штыки!

Конница ляхов во главе с Огинским тут же бросилась отступать