Воды смерти - Эндо Биндер

Эндо Биндер

Воды смерти

Waters of Death 1940

На пустынных просторах Титана, шестого спутника Сатурна, под призрачным светом планеты, окруженной кольцами, стояла печальная человеческая фигура. Воздух был разрежённым, но пригодным для дыхания. Окружавшая растительность — колючая и спутанная — оказалась почти столь же непроходимой, как колючая проволока.

Именно она и стала роковой для «Пожизненника» Пита Ларна. Продираясь сквозь дикие заросли, отчаянно пытаясь уйти как можно дальше от тюрьмы, он попал в беду. Гибкая, похожая на хлыст лиана зацепилась за горловину его фляги с водой и сорвала её с пояса. Его тело резко развернулось, и он рухнул на землю, ошарашенный. Затем зловещий булькающий звук заставил его вскочить на ноги.

Это была его фляга — из нее лилась вода! Но к тому времени, как он нашел ее, раздвигая корявые колючки, до крови исцарапавшие руки, последняя капля влаги уже впиталась в почву и исчезла!

Ларн яростно принялся пинать кусты тяжёлыми ботинками и изрыгать проклятия. Его охватил гнев, более сильный, чем тот убийственный гнев, что толкнул его на убийство двух человек на Ганимеде. Он растоптал кусты в пыль.

Затем он успокоился. А вместе со спокойствием пришел страх! Ему предстояло пройти еще пятьсот миль, самое малое — две недели пути, даже при слабой гравитации Титана. Две недели — и без воды! Человек может прожить столько без еды, но вода жизненно необходима. Особенно в этой сухой атмосфере, которая, казалось, высасывала влагу из его тела. На Рее[1] никогда не было дождей.

Рядом была река, вдоль которой он шел. Но воду из рек Титана пить было нельзя. В сознании Ларна невольно возник образ, словно зловещее видение. Лицо последнего заключенного, пытавшегося сбежать. Всего через месяц после прибытия в тюрьму тот совершил побег, насмехаясь над историями об отравленной воде. Через неделю поисковая группа принесла его тело — распухшее, искаженное ужасными судорогами. А на лице застыло выражение полнейшего безумия!

Воды Титана всегда содержали некий страшный компонент — дьявольский природный наркотик, сначала вызывавший опьянение, а затем быстро приводивший к смерти. Тюремная очистительная установка удаляла почти все следы этого вещества, оставляя лишь лёгкую горьковатую нотку.

Ларн уставился на пустую флягу, словно насмехавшуюся над ним открытой горловиной. Вернуться? Вернуться к пожизненному заключению в мрачной тюрьме, из которой он сбежал?

— Нет! — крикнул он с вызовом.

Он готовил побег слишком долго — пять лет. Он собирал флягу по частям из обрезков листового металла, добытых в тюремной мастерской, спаивая их над свечой в своей камере с помощью свинцовых дробинок. Остальное оказалось сравнительно простым, поскольку он всё тщательно продумал: незаметно задушить услышавшего его притворные стоны охранника, зашедшего в камеру; быстро добраться до основного запаса воды, переодевшись в его форму, чтобы наполнить импровизированную флягу; наконец, сбежать через стену, смело пройдя мимо сторожевой будки под покровом истинной ночи, когда Сатурн и Солнце уже скрылись за горизонтом.

К рассвету, когда слабое солнце разбрызгало бледный свет по поверхности унылого спутника, Ларн уже был в пятидесяти милях от тюрьмы. Теперь его никогда не найдут. До этого момента все шло как по маслу. Но теперь… он пнул ногой бесполезную флягу, являвшуюся для него символом свободы. Он пойдет дальше. Он как-нибудь справится.

Космические доки Титанополиса — шахтерского города — находились в пятистах милях к востоку. Там, в его не знавших закона кварталах, где закалённые космические бродяги пили и играли в азартные игры, он, без лишних вопросов, мог легко попасть на борт какого‑нибудь грузового корабля.

Пит Ларн зашагал вперёд, все еще следуя вдоль узкой речушки, ведущей, как он знал, прямо в Титанополис. Он смотрел на воду и содрогался. Он ни за что не сделает ни глотка!

Но пять дней спустя муки жажды усилились и превратились в настоящую пытку. С каждым часом его страдания становились сильнее, и тогда в глубине души он понял, что никогда не достигнет своей цели. Его взгляд то и дело возвращался к тихо текущей неподалеку речке.

Вода маняще искрилась на солнце. Но в ней были растворены безумие и смерть! Титан часто называли «Пьяной Луной», потому что беспутные космические бродяги добавляли каплю его вод в спиртное, чтобы испытать необычайное опьянение. Но больше одной капли — и смерть.

Ларн, спотыкаясь, брел дальше, с трудом шевеля пересохшими губами в немом проклятии. В памяти всплыла фраза, прочитанная им в юности, — что это было? — «Вода, вода повсюду, но ни капли для питья!»[2]

Он понял, что сходит с ума. Капли пота стекали по его лбу, пока он продирался сквозь жёсткие заросли, и капля за каплей его тело высыхало. Горло невыносимо жгло. Ужасная, навязчивая мысль стучала в его затуманенном сознании — всего один глоток! Всего один глоток не повредит! Как сладок он будет на вкус…

Испытав легкое потрясение, он внезапно обнаружил себя на берегу реки, стоя на коленях в грязи. Казалось, какая-то неведомая чуждая сила заставляла его наклонить голову к воде. Какая-то часть разума сломалась и захватила контроль над телом. Пить! Он должен пить!

— Я не буду! — закричал он, разрывая чары безумия.

Он выхватил из-за пояса пистолет, пистолет охранника, задушенного им. Прижал холодное дуло к своему виску. Лучше быстрая смерть, чем медленная — опьянение, безумие и последние судороги.

Резко прозвучал выстрел, и тело Ларна упало на берег реки…

Двое охранников, обнаруживших тело днем позже, покачали головами, стоя над ним.

— Ларн даже не подозревал, — сказал один, — как близок был к успеху! Если бы он выпил воды, то был бы спасён!

Второй кивнул:

— Он знал, что в тюремной воде есть следы яда Титана. Но он не знал, что после того, как он пил ее в течение пяти лет, у него выработался естественный иммунитет к концентрированной отраве речной воды. И нам повезло, что остальные заключённые ещё не догадались об этом!

Примечания

1

Видимо, авторская ошибка. Действие рассказа происходит на титане. Здесь и далее — примечания переводчика.

2

Искажённая цитата из стихотворения «The Rime of the Ancient Mariner» (1798) английского поэта Сэмюэла Тейлора Кольриджа.