ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества - Алексей Рассказов

Алексей Рассказов

ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества

Глава 1. Глубокий вдох перед падением

Ветер на Охотском море — не просто порывы воздуха. Это живой, мыслящий организм, сотканный из ледяной воды, соли и чистой ярости. Он не свистел в вантах платформы «Варяг» — он выл басовитым завыванием, выводил примитивные мелодии первобытной тоски и швырял в стальные борта колючий снег, словно пытаясь стереть это дерзкое творение человека с лица океана.

Внутри жилого модуля гудело центральное отопление, безуспешно пытаясь создать иллюзию уюта. Даже здесь, в относительном тепле, сквозняки ощупывали каждый сантиметр пространства, а платформа под ногами мерно и навязчиво вибрировала, напоминая: ты всего лишь гость, терпимый по милости стихии.

Игорь Стрельцов откинулся на стуле, закинув ноги на стол, заваленный распечатками и схемами. В его руке застыла кружка с кофе. Напиток давно остыл, покрылся маслянистой пленкой. Он сделал большой глоток, не морщась. Горечь бодрила лучше, чем тепло.

Взгляд скользил по мониторам, поглощавшим данные телеметрии. Зеленые, желтые и красные цифры мерцали, рассказывая сложную сагу о давлении на забое, дебите скважины, температуре теплоносителя. Его обветренное, покрытое щетиной лицо не выражало ничего, кроме сосредоточенной усталости. Он не был «героем» в романтическом смысле. Он был инженером. Механиком от бога, которого начальство бросало на самые сложные участки. Человеком, умевшим слышать, о чем поет металл, и понимать, о чем молчат машины.

Он потянулся к стопке бумаг, пробежался глазами по отчету по добыче за смену. Молодой парень, недавний выпускник, старался — это было видно. Но старательность без понимания — прямой путь к катастрофе. Игорь взял карандаш, уже изрядно затупленный, и почти не глядя обвел цифру в третьей колонке.

— Петров, — его голос, хриплый и безразличный, резал вой ветра за стеной, как нож. — Ты насчитал мне прирост дебита на семь процентов после промывки.

С другого конца стола поднялась взъерошенная голова. Глаза Петрова были красными от недосыпа.

— Да, Игорь Викторович. По данным…

— Данные врут, — Игорь перебил, не повышая тона, и ткнул карандашом в монитор. — Смотри. Давление на приеме насоса упало. Всего на полтора бара, но упало. Ты промыл ствол, убрал песчаную пробку — сопротивление потоку должно было снизиться. Давление — вырасти. А оно село. Значит, где-то там, внизу… — он ткнул карандашом в пол, будто указывая на двухкилометровую глубину под ними, — образовалась новая пробка. Или пошла трещина в обсадной колонне. Твои семь процентов — артефакт, глюк датчика. Скважина не стала лучше, Петров. Она готовится к худу.

Парень побледнел. Его отчет, его старательность оказались пшиком. Он хотел что-то возразить, найти оправдание, но взгляд Игоря, тяжелый и уставший, не оставлял пространства для маневра. Это был не упрек. Констатация факта. Здесь, на краю света, ошибки не прощали. Их просто предъявляли, как счет.

— Перепиши, — Игорь откинул папку с отчетом обратно на стол. — И в следующий раз, прежде чем рапортовать об успехе, убедись, что твоя скважина не собралась на тебя плевать.

Он отвернулся к мониторам, давая понять, что разговор окончен. Петров, сгорбившись, принялся лихорадочно перебирать бумаги.

Одиночество здесь было таким же постоянным, как вибрация платформы. Игорь давно смирился с этим, даже научился находить в этом своеобразный комфорт. Его личная жизнь осталась там, на «большой земле», в виде пары разводов, редких звонков от взрослеющей дочки и алиментов, которые уходили с карты с завидной регулярностью.

Как бы в подтверждение этой мысли, на столе завибрировал спутниковый телефон. Грубый, неуклюжий аппарат. На экране светилось знакомое имя. «Лена».

Игорь вздохнул, отпил еще глоток холодной горечи и взял трубку.

— Алло.

— Игорь, — голос в трубке был резким, без предисловий. — Деньги пришли?

— Должны были. Вчера.

— А их нет. У Маши на курсы нужны, я не собираюсь из-за твоей забывчивости перед преподавателем оправдываться.

Он закрыл глаза. В висках застучало.

— Лена, я на платформе. У меня смена тридцать дней. Я не забываю. Я ставлю напоминание. Возможно, задержка по банку.

— Всегда находится «возможно»! — ее голос зазвенел. — У тебя там свои дела, а я тут одна верчусь…

Он слушал этот знакомый, накатанный до автоматизма монолог, глядя в заиндевевшее стекло иллюминатора, за которым клубилась кромешная тьма. Его пальцы сами по себе отстукивали по столу ритм: раз-два, раз-два. Ровный, почти медитативный. Он не злился. Он устал. Устал от этих разговоров, от вечного долга, от чувства вины — своего неизменного спутника.

— Хорошо, — он перебил ее, и его голос оставался ровным, как сталь. — Завтра свяжусь с бухгалтерией. Уточню. Если что-то случилось, переведу со своей карты.

— Чтобы потом я тебе должна была? Нет уж…

— Лена, — он произнес ее имя без раздражения, с какой-то окончательной, ледяной усталостью. — Я на краю света. Буквально. У нас метель, и платформа дрожит, как в лихорадке. Давай не сейчас.

В трубке повисло молчание. Затем короткое: «Ладно. Чтобы завтра же было». И щелчок.

Игорь медленно опустил трубку. Потом потянулся к внутреннему карману рабочего жилета и достал маленькую, потрепанную книжку в мягком переплете. «Древняя Русь в свете археологических источников». Корешок был переклеен скотчем, страницы пожелтели от времени и частого перелистывания. Это была его странная отдушина. Пока другие смотрели сериалы или играли в покер, он погружался в мир, еще более суровый, чем этот стальной остров. Мир, где не было спутниковой связи и центрального отопления, где ветер выл так же, но ему в ответ не гудели турбины, а взывали к богам, вырезанным из дерева.

Он раскрыл книгу на закладке. Глава о торговых путях. «Путь из варяг в греки». Он провел пальцем по карте, по извилистой линии рек, волоков, озер. Мысленно представлял ладьи, груженые мехами и воском. Людей в кольчугах, для которых эта стихия была не врагом, а дорогой. В этом была какая-то первозданная, жестокая чистота. Простые правила: сильный прав, умный выживает, слабый умирает. Не то что в его мире — мире отчетов, алиментов и спутниковых обид.

Внезапно платформа вздрогнула иначе. Не привычной, ритмичной дрожью, а резким, судорожным толчком, будто гигантский молот ударил снизу по сваям. Кружка с кофе подпрыгнула и с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой коричневую дорожку.

Игорь мгновенно вскочил, книга с глухим шлепком упала под стол. Его взгляд впился в мониторы.