Т-34 - истребитель гархов - Игорь Подгурский

Утро 12 августа 1918 года застало Федора Канунникова в пути. Дорога была недлинной — от временного каземата — погреба при магазине Караваева, — за угол соляного склада, далее по Сыромятному переулку к площади, к зданию городской гимназии. Федор шел, заложив руки за спину и не глядя по сторонам. Он уже выучил этот путь наизусть. Поворачивая за угол бревенчатого купеческого подворья, Федор заранее зажмурился и не стал смотреть вдаль — солнечные блики в этот час слепили насмерть. Огненный пятак висел над самой рекой, и Амур отражал десятки солнц, сплавляющихся воедино и вновь дробящихся на свежей утренней волне. Конвойные глухо заматерились, поздно отворачиваясь и закрывая глаза руками. Федор опустил голову и ухмыльнулся. В других обстоятельствах зайчики были бы последним, что видели глаза простодушных парней с винтовками. Караульные увальни были из прибывшего вчера вечером особого коммунистического полка товарища Рябова. Очень плохо. Таких нельзя ставить в конвой. Сначала бойцы должны изучить маршрут, вплоть до таких мелочей, как блики на воде. Ничего, научатся. Два-три расстрела за побег заключенных, и все разгильдяи станут воплощениями внимания и дисциплины. Слова бесполезны. Крестьяне понимают только страх и силу, силу и страх. Убеждать бессмысленно. Через десять шагов Канунников открыл глаза и подождал конвойных, мигавших слезящимися глазами. Парни хватались друг за друга, винтовки с примкнутыми штыками болтались на плечевых ремнях. Теперь ослепительных волн Амура не было видно — зияющая брешь в ровной бревенчатой улице осталась позади. Совсем недавно на этом пустыре стоял какой-нибудь большой дом — крепкий, под двускатной крышей, за прочным сплошным забором. Интересно, кто жил здесь? Живы ли они теперь? Уехали прочь или приютили соседи? Канунников поморщился. Глупые мысли. Дом стоял на идеальном месте: самая высокая точка в городе, Амур как на ладони, причалы, склады. Самое то для обустройства батареи. Конечно, при обороне досталось именно этому клочку города. Сровняли с землей, точнее не скажешь. Уже поворачивая к гимназии, Канунников чуть не хлопнул себя по лбу. Церковь! Конечно, церковь! Что еще могло стоять на таком холме?! Федор бросил быстрый взгляд по сторонам. Да, церквей в поле зрения не было. Город остался без храма, и, судя по всему, надолго… Да…

Конвойные предъявили нижнему часовому бумагу и подтолкнули замешкавшегося арестанта к крыльцу. Федор поднялся по ступенькам, глухо стуча стоптанными английскими ботинками, подождал, пока верхний часовой откроет дверь, и вошел в прохладное с ночи нутро Приреченской городской гимназии. Конвойные провели его по гулкому коридору до последней классной комнаты и втолкнули в приоткрытую дверь.

— Ну, здравствуй, красноармеец Иванов. — Седой человек с квадратной челюстью выглянул в коридор, плотно прикрыл дверь и крепко пожал руку арестанта. Затем он сел за учительский стол спиной к доске и начал разбирать документы в тоненькой папке. — Переодевайся, времени у нас мало.

Седой наложил на бумаги несколько размашистых резолюций, притиснул пресс-папье.

— Все. Дезертира и перебежчика Иванова Ивана Сергеевича, из крестьян, урожденного в одна тысяча восемьсот девяносто шестом годе в Тверской губернии… Федор Исаевич, а тебе сколько лет? Двадцать семь?

— Двадцать шесть. — Канунников засмеялся. — Я каждый раз считать начинаю, когда спрашивают. Как-то не думаю об этом.

— Ну да. В твои годы об этом думать рано. Ладно… Ивана Сергеевича приговорить к расстрелу. Привести в исполнение незамедлительно. Дознание о пересечении границы прекратить. Особый уполномоченный ВЧК… Что, готов?

— Так точно! — Арестант улыбался, оглаживая непримятую еще форму красного командира. — Готов.

— Держи документы и оружие, Федор Исаевич. Отправляемся литерным, через полтора часа, затем пересядем на бронепоезд. Нас по узкоколейке за сорок минут на дрезине до станции домчат, успеем с запасом.

Седой снова выглянул в коридор и поманил Канунникова рукой. Они вышли через черный ход. У выхода Седой отдал папку часовому. Красноармейцы у решетчатых ворот откозыряли, и Седой в сопровождении расстрелянного дезертира широким размеренным шагом отправился по извилистой дорожке вниз, к подножию крутого холма. Там виднелась полосатая лента узкоколейки, берущей начало почти от темных прямоугольных складов у причала. Ржавая двойная линия некоторое время ползла одним курсом с берегом, потом резко брала влево и огибала город, спускавшийся уступами в распадок навстречу буйной тайге. Возле крошечной дрезины суетились черненькие фигурки.

— Смотри, Федор, нас ждут. — Седой ловко подтормаживал каблуками на песчаной дорожке, стараясь не разгоняться до неуправляемого бега. — Теперь непременно успеем. А в поезде все обсудим. До Москвы путь длинный. Соскучился по Белокаменной? Поберегись! — Седой с легкостью перемахнул вылезший из дорожки узловатый корень. Речной и таежный воздух смешивались слоями и пьянили. Бежать вниз было легко и приятно, и жизнь представлялась волшебным даром, бесконечным и щедрым.

* * *

Дробный перестук колес сплетался в ритмические узоры, меняющиеся от подъема к спуску. Синеватая тайга за окном располагала к дреме. Стаканы в подстаканниках незаметно сблизились и назойливо задребезжали друг о друга ложечками. Седой поморщился и подвинул свой стакан к себе.

Канунников курил, пуская дым по стене в сторону окна. Ароматную сизую струйку вытягивало сквозняком наружу.

— Обстановка изменилась очень резко. Если бы ты, Федор, задержался с возвращением еще на неделю, то в Приреченске застал бы уже японцев. С ними было бы сложнее договориться, Федор Исаевич. Пока ты бродил по пескам, пленные чехословаки подняли восстание, местное казачество поддержало, а японцы тотчас пошли на интервенцию. Дни Амурской республики сочтены. Чтобы тебя встретить, пришлось отпрашиваться у Ульянова. Мол, обстановка требует контроля специалистов в военном деле. Придумал себе занятие: Амурский гарнизон инспектировать на предмет боеготовности. Мандат от ВЧК, бронированный вагон. Зампред, как-никак.

— Да видел я эту боеготовность, — обветренное лицо Канунникова передернула брезгливая гримаса. — Юнкера-первогодки разогнали бы всю эту шайку деревянными сабельками.

— Это да, — Седой задумчиво глядел через мутноватое стекло на убегающую назад тайгу. — И разгонят. Колчак разгонит. Я так и доложу Ульянову. Есть факты, и никакая идеология их не опрокинет. Челябинск и Новониколаевск давно в руках повстанцев. Если наш бронепоезд не прорвется, придется нам с тобой, Федор Исаевич, бросить наш вагон и добираться, как Бог даст. Разбудили зверя, да… Ну что, давай ближе к делу?

Федор несколькими глотками допил чай и откинулся на спинку дивана.

— Я строго придерживался намеченного нами маршрута. Мы сделали крюк по степи, вышли к пустыне Гоби восточнее Хух-Хото и пересекли Внутреннюю Монголию. Всякий раз, когда я поворачивал к центру пустыни, сопротивление нашему продвижению возрастало. Начинались песчаные бури, перепады давления валили с ног проводников и вьючных животных. Мне иногда казалось, что песчаные сопки начинали двигаться нам навстречу!