Байки негевского бабайки. Том 3. Проза - Пиня Копман

На этот раз мне удалось собраться с силами и растереть ноги. Но когда я выкатил из ванной, Анна ждала меня с бутылочкой желтой жидкости в руках.

– Никуда не деться! Акульим жиром я тебя разотру, хоть на помощь зови!

Я покорно сдался на ее милость, и стащил с себя свитер и пижамную куртку. Акулий жир пах тем, чем и положено: рыбой. В принципе, здесь, невдалеке от рыбацких причалов, все пахло рыбой, но акулий жир пах особенно пронзительно. Я после растирания чувствовал себя здоровенной полусонной рыбиной, выброшенной волной на берег. И пах соответственно. Анна достала откуда-то байковую рубашку и надела на меня. Оказывается, Георгиос по ее поручению уже сделал покупки. И продукты принес, и сменную одежду. Она им уже вертела! Ну и девчонка!

Потом я рассказывал ей об Индии и Тибете, где мы побывали с любимой. О том, какие там, в горах, восходы и закаты. О хитрых буддистах и мудрых ламах. И о том, почему Рериха не пустили в Шамбалу.

Была уже ночь, когда меня опять начало трясти. И тут она сказала: «А ну-ка подвинься, я устала спать в кресле. Как ты только здесь три ночи просидел!» И тут же сама подвинула меня, и улеглась рядом. Потом я поплыл…Я нырял с лодки. В руках у меня был тяжелый камень, как у индийских ныряльщиков за губками. Я был гол и только к руке была привязана короткая пика – от акул. Камень утягивал меня в глубину, и там, в бездне, что-то черное и страшное ждало моего приближения. Потом я начинал задыхаться, бросал камень, всплывал, и вновь нырял. Этот странный, тяжелый сон продолжался всю ночь. Утром я обнаружил, что вместо камня сжимаю в руках Анну. Как она оказалась у меня под одеялом, я не помнил. Впрочем, камень и женщина для меня значили одно и то же. Я ясно помнил, что я старый, умирающий инвалид, уже почти 12 лет как безногий и бесполый.

Я осторожно разжал руки и постарался отодвинуться от Анны. Что, впрочем, оказалось не так и просто: она и сама обхватила меня руками. Куда как мило! Что бы подумал Георгиос, если бы вдруг зашел?

Тут она проснулась, разжала руки, и проворковала, улыбаясь:

– С тобой очень приятно спать! Ты крепко обнимаешься, но не пристаешь!

– Это главное достоинство моей болезни. Полная безопасность для женщин. Я как раз собирался открыть маленький бизнес по согреванию девиц в постели инвалидами.

Потом она помогла мне перебраться в коляску, и я направился в ванную.

После завтрака она сказала:

– Иоанн! Ты уже пошел на выздоровление, а я засиделась дома. Я хочу попробовать стать булочницей. Вчера Георгиос обещал меня всему научить. В жизни это больше пригодится, чем психотроника. Так что, если ты не возражаешь, я до обеда поработаю в булочной, а потом или я, или Георгиос к тебе придем.

Ну что ж! Мне приятно смотреть на этот розовый бутон, но это совсем не значит, что и ей приятно смотреть на сморщенный стручок перца, каковым я, по сути, являюсь.

– Иди, красавица, постигай! Авось пригодится!

И она пошла. А я стал мечтать о будущем. Я выдал Анну замуж за Георгиоса, и сделал толстой доброй матроной с тремя сыновьями и тремя дочкам. Потом все зачеркнул за банальностью, и сосватал ее за Хлыста. Она наследует пиратскую империю, как Мадам Вонг. И в черном облегающем кожаном плаще всходит на палубу океанского лайнера, под вопли пиратов: «Кошелек или жизнь!» Нет, слишком феерично! Она выходит замуж за мэра! Он становится премьером, а Анна бродит с унылым видом по светским раутам и артистическим тусовкам. Хотя, почему обязательно замуж? Звезда психотроники за выдающийся вклад получает Нобелевскую премию! Очень интересно! А положены дамам при этом полосатые брюки? Анна во фраке и полосатых брюках!

Но тут пришла Анна. Принесла теплые булочки и молоко. Очень мило!

Потом она погладила меня по щеке и сказала: "А я узнала, что у тебя завтра день рожденья. Это здорово! Это нужно как-то отметить, неординарно". И спросила, не хочу ли я покататься на катере по заливу. Георгиос возьмет катер у Шкворня (я уже рассказывал, это помощник Хлыста, и у него несколько прогулочных катеров), и мы покатаемся.

Мне очень хотелось. Но я боялся. После того, как море забрало мою любимую, я и в ванной-то сидеть не мог. Да, я смотрел на море. Но только пока море было достаточно далеко. Подойти к воде, залезть на эту тонкую железку. Нет, это выше моих сил! И ощущать глубину под ногами. Затягивающую глубину.

– Иоанн! Иоанн! Да что с тобой?!

Я, кажется, потерял сознание. И почему я не сошел с ума на какой-нибудь другой лад?!

– Все, принцесса, я еще не слишком здоров для таких прогулок. Как-нибудь потом…

Вечером это предложение изложил Георгиос.

– Я знаю, тебе страшно. Но ты ведь настоящий моряк!

Даже такого умного и хитрого угря, как я, можно купить на лесть. И взять голыми руками.

Я не моряк, я безногий и бесполый калека. Уже почти 12 лет. Но я растаял.

Шкворню я послал записку. Катер ведь не игрушка, и просить его должен не мальчишка, а мужчина. Моряк. Я играл совершенно глупую роль, играл бездарно, но даже не замечал этого.

На причале нас ждал Стоян, адъютант Шкворня. Детина, размером с одежный шкаф.

Когда он взял меня на руки, чтобы перенести на катер, я поверил, что все будет хорошо. Такой мог поплыть с нами со всеми и без катера.

Мою коляску привязали (по морскому – принайтовали) к металлическим поручням впереди, перед рубкой. Хотя меня накрыли пледом, я уже начал трястись. С какой радостью оказался бы сейчас на берегу! Но я сцепил зубы и молчал. Они ведь думают, что доставляют мне удовольствие! Это была пытка. Главное, было не думать о той глубине, что под нами.

Потом из каюты вышла Анна в купальнике, и мне сразу стало легче. Глядя на нее думать о чем-то другом, – уже не получалось. Она действительно была прекрасно сложена, но, главное, двигалась так, что у Стояна челюсть отвисла. А Георгиос, который сзади укладывал причальный канат, сразу отвернулся. Он был в плавках, и его чувства, как бы это сказать, выпирали наружу.

Анна встала впереди, на носу катера, держась руками за леера,