Право на дом - Анна Щучкина

Сердце лихорадочно забилось.

Позади меня появился драконий жрец. Я почувствовал его шаги раньше, чем он ступил на каменный пол длинного балкона. Почувствовал жизнь, текущую горячим потоком. Затем это ощущение пропало так же быстро, как и появилось. Я облизнул пересохшие губы и глубоко вдохнул. Тяжело, очень тяжело тело привыкало к силе.

Обойдя нас с отцом, жрец почтительно склонил голову и протянул подушку, на которой лежала искусно выполненная корона. Драконьи когти поднимались пиками, листья обрамляли ободок по всей длине. Люди молчали. Молчал отец. Молчал жрец.

Молчал и я. Но напряжение, разлившееся в воздухе, не могло продолжаться бесконечно. Будто натянутая тетива, оно выстрелило сварливым вопросом оборванца, стоявшего почти подле балкона. Так близко, что я мог разглядеть шрамы, покрывавшие лицо нищего, тонкую сетку морщин и сломанные зубы, когда он закричал:

– Где твой дракон?!

По толпе прошла рябь, словно лягушка всколыхнула гладкую поверхность воды.

Отец, не обращая внимания на крик, поднял корону.

– Где дракон?! – раздался еще один крик, уже глубже в толпе. Невозможно было понять, откуда именно.

Отец кивнул и произнес, когда я склонил голову:

– Властью, данной мне Кеолом и Эартом, возлагаю корону на сына моего, Винсента Фуркаго. Отныне ты поведешь за собой армию, а я буду стоять позади тебя. Ты протянешь руку к врагам и покараешь их мечом своим, а я благословлю тебя.

Когда-то я мечтал, чтобы отец произнес эти слова. Наследник являл собой образец достоинства и чести, с титулом приходили и особые привилегии: принц назначался главнокомандующим армии. Ранее этот же пост занимал отец. До Кровавого утра титул принадлежал бастарду Костералю – это была милость со стороны отца. Но времена изменились. Место пустовало – отец лично управлял армией, а в его отсутствие это делал Вариус.

И сейчас император намеренно показывал домам и народу, что я достоин.

Но ты опоздал, отец.

Корона легла мне на голову. Я ощутил, как железо холодом коснулось кожи. И что-то… Виски словно сдавило, но дело было не в короне.

Я прислушался. Тонкая-тонкая нить силы заструилась, протянулась в воздухе…

Возле моста, словно мыльный пузырь, толпа разбегалась. Крики становились громче, приближаясь к нам. И вот появился страж. Их всегда легко было узнать по форме, черной, как ночь, и драконьему знаку, приколотому к левой стороне груди.

В руке этого человека звенела цепь… гибкая, подвижная цепь из металла.

А позади стража покорно шел белоснежный дракон. Его морда была крепко обвязана веревкой, крылья сложены и плотно прижаты к телу. Хвост вяло тащился по дороге, поднимая пыль.

Я вцепился в парапет, подался вперед. И забыл, как дышать. Больно… больно!..

…мучительно больно смотреть на вас. Их ноги, смех, расплывающиеся пятна. Двуногие! Простые! Нет силы. Нет источника. Нет никого, чужие, чужие! Страшно. Где хозяйка? Где? Где?! Мне хочется туда, где она. Я голоден. Мне страшно. Крылья болят. Больно! Я… но что это? Сила. Сила!

Я взглянул на дракона. Он вскинул морду, резко остановившись. Его глаза смотрели на меня. Мои глаза смотрели на меня.

Со стоном я поднял руку, отчетливо ощущая чешую на своей коже, и сжал корону.

– Что это… – прошептал я. – Что происходит?

– Вот ваш дракон! Узрите силу дитто! – взревел отец.

Все расплывалось перед глазами, а грудь пылала.

«Они слабы,– тихо прозвучал его голос в голове. – Они не смогут дать тебе силы. Но когда они вновь смогут летать, ты почувствуешь, что значит быть дитто».

«Они слабы».

Милинаф, скользнуло в сознание. Милинаф, меня зовут так. Я знал. Я знал!

Боль пульсировала. Боль множилась. Боль была рядом со мной. Не понимая, что делаю, я протянул руку и коснулся боли, забирая ее, рассеивая. Так правильно. Да, так правильно. Теперь точно…

Толпа взревела.

Отец ликовал.

А я, придя в себя, смотрел на свои трясущиеся ладони, смотрел…

Император махал людям здоровой рукой. Теперь здоровой.

Сила дитто белого дракона полностью исцелила ее.

И этим дитто был я.

Глава 3

Эжен

Ликариласы в ночи водят хоровод,

Тень за тенью, шаг вперед – пустота зовет.

Раз, два – горят глаза,

Три, четыре – шепот бед.

Пять, шесть – не зови их есть.

Народная считалка

Неделю спустя. Шатт ликариласов 945 год правления Астраэля Фуркаго

Сумерки опустились незаметно. Солнце, весь день прожигавшее макушку так, что я с удовольствием накинул бы бейсболку с Той стороны, плавно скользило к горизонту, распыляя ядовито-оранжевые лучи по бескрайней линии зеленых равнин, пока не ухнуло вниз.

Подмигнуло – и пропало.

А я не верил своим глазам.

Не потому, что не спал уже двое суток и нервная система не выдерживала нагрузки. Хотя, признаться, первым делом я подумал именно об этом. Все-таки даже усиленное сыворотками тело имеет предел возможностей.

Я сделал шаг вперед – они появились.

Сделал шаг назад – пропали.

Сделал шаг вперед…

Протер глаза, ущипнул себя так, что на коже остался синяк. Поморщился от боли – реальной. И пришел к логичному выводу: это не иллюзия, не морок, не следствие расстройства нервной системы, материализовавшееся прямо в воздухе.

Это их магия, не иначе.

Люди, чей рост явно превышал обычный человеческий, спокойно занимались своими делами: женщины, сидя на плетеных циновках, чистили рыбу, скорее всего, добытую из того же озера, возле которого мой отряд разбил лагерь; дети весело играли с небольшими гладкими камнями у расписанного в яркие цвета шатра, а сурового вида старуха с жилистыми руками сидела у его полога и перебирала травы, время от времени поглядывая на детей единственным видящим глазом; несколько мужчин практиковались в стрельбе из лука, попутно обмениваясь шутками, – их мишень, столб, покрытый странными письменами, была испещрена дырами от острых наконечников; две молоденькие девчушки в коротких юбках и легких топах с хихиканьем спрятались за ближайшим пологом, натянутым до самой земли, – они подталкивали друг друга локтями и прикрывали узкими ладонями рот.

Трещал костер, возносился к небу дым. До ноздрей донесся запах жареной рыбы. Я чихнул.

Мы, низкорослые чужаки, удивленно таращились на лагерь. Все ликариласы носили поразительно мало ткани на теле – несмотря на умеренный климат на равнинах, – вся одежда держалась на кожаных шнурах, а обнаженные участки покрывали, как я полагал, ритуальные рисунки: черные линии вились и расходились узорами на длинных руках и ногах, белоснежных шеях,