Суворовец. Том 1 - Анна Наумова

к погонам на плечах, собрали из разных столичных школ. А тогда было совершенно неважно, в обычной школе ты учился, или в гимназии с углубленным изучением всевозможных углублений.

В те времена с учениками не цацкались. Огрести мог любой, вне зависимости от своих личных данных и статуса учебного заведения. Учись, пионер, привыкай к будущим жизненным трудностям.

Наш трудовик Макар Егорыч, помню, мог запросто запустить в кого-нибудь из пионеров промасленной вонючей тряпкой — да так, что та приземлялась аккурат на чье-нибудь туповатое темечко, упорно не желающее осваивать работу с лобзиком. А "химичка" Вилена Лаврентьевна порой орала на нас, бедовых семиклассников, так, что стекла в кабинете звенели. Я каждый раз гадал: треснут или нет. Вроде не треснули.

И, как ни странно, никто ни на кого не жаловался. И вроде бы даже не обижался.

А тут вишь ты, какое воздушное создание...

— Где доклад ? — снова разрезал тишину мелодичный голос "Гурченко", прервав мои воспоминания о суровом школьном советском детстве.

Я аж зажмурился от удовольствия, стоя рядом со своей третьей партой. Какой же приятный голосок! Слушал бы его и слушал... И утром, и вечером... И ночью, конечно же...

Колян неуверенно откашлялся. А потом, все так же глядя на вошедшую, запинаясь и заикаясь, пробормотал едва слышно:

— Товарищ преподаватель! Второй взвод к уроку литературы готов. Де.. дежурный... суворовец Антонов.

— Доклад должен звучать уверенно и громко, суворовец Антонов! — все таким же уверенным и звонким голосом пожурила Коляна новая учительница. — Привыкайте вырабатывать командный голос.

А потом копия Гурченко обратилась ко всем нам, уверенно скомандовав:

— Садитесь, второй взвод.

Тридцать коротко стриженных пацанов расселись, стараясь не шуметь и все так же переглядываясь.

— Меня зовут Ирина Петровна! — положив на стол журнал и изящно поправив платьице, сказала учительница. — Фамилия моя Красовская. Я буду вести у вас уроки литературы.

Я с удовольствием еще раз окинул точеную фигурку новой преподавательницы и уже в который раз отметил, что фамилия ей досталась очень удачная. Говорящая то есть. Красовская. Лучше не скажешь.

А Ирина Петровна тем временем кинула взгляд на доску, строго нахмурилась и снова обратилась к Антонову:

— Дежурный!

Колян мигом с готовностью вскочил, едва не перевернув парту.

По классу прокатился дружный хохот. Приятель снова покраснел — так же густо, как давеча детдомовец Миха за завтраком в столовой. Пацаны, кажись, начали уже понимать, что к чему. Эх, достанется потом Коляну...

Однако "Красотка" (так мы ее позже прозвали) одним легким взмахом своей маленькой ручки успокоила тридцать гогочущих рыл. Хохот мигом умолк. Снова воцарилась звенящая тишина — точь-в-точь такая же, как пять минут назад, когда молоденькая "Гурченко" только-только вошла в класс.

Как удавалось выпускнице пединститута, которая ростом едва ли превосходила семиклассницу, справляться с толпой пубертатных юнцов, я до сих пор ума не приложу. Видать, у юной Ирочки был прирожденный талант педагога.

— Почему нет мела, дежурный? — строго нахмурив прелестные бровки, спросила Красовская.

Колян замешкался. Помолчал немножко, а потом, переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на преподавательницу, которая была ниже его на целую голову, и робко сказал:

— Я... это... Ирина Петровна... извиняюсь...

И шмыгнул носом. Будто нашкодивший первоклассник, которого застукали за поеданием "запрещенных" конфет.

— Лучше сказать: "Виноват!" — поправила его "Красотка". — Привыкайте говорить, как суворовец. Уверенно и твердо. Будущему офицеру не пристало мямлить, суворовец.

И, сменив гнев на милость, юная учительница попросила, уже более мягким тоном:

— Сходите-ка в учительскую, суворовец Антонов. Принесите мел!

Колян послушно метнулся к классной двери и исчез, аккуратно притворив ее с той стороны. А дальше ринулся исполнять приказ Красовской. Слышно было только, как он понесся дальше по коридору, топоча, как слон.

Остальные суворовцы продолжали улыбаться и едва слышно перешептывались. Все еще были под впечатлением встречи с новой красоткой.

А я, сидя за своей партой, по-взрослому вздохнул.

Зря, конечно, Колян пропеллер у себя в одном месте включил и вспомнил школьные деньки. Ясен пень, что небесной красоты юная училка ему сразу же понравилась, и ради нее он метнулся в учительскую за мелом со скоростью звука.

Только беготня в коридорах училища отнюдь не поощрялась. Здесь даже за такую мелочь можно запросто огрести проблемы на ровном месте. Тут не школа. Детство закончилось. Теперь все по-взрослому. "Тут вам не здесь" — любил повторять житейскую мудрость наш прапор Синичкин.

Я, юный желторотик, эту мудрость, признаться, сначала не понимал. А потом вдруг ка-а-ак понял!

У нас началась новая жизнь. У меня — так и вовсе во второй раз.

Теперь гневным окриком от школьной технички или замечанием от препода не отделаешься. Попадешься на глаза взводному Сергееву или — чего хуже — ротному Усинскому, так запросто загонят нарезать круги по стадиону, "если уж так хочется бегать". Или наряд влепят — как пить дать.

Так, кажись, и вышло. Понурый Колян, который уже успел получить кличку Колян, вернулся обратно уже присмиревшим, положил в ящичек у доски пару кусков мела и, вытянувшись, спросил, без прежнего восхищения и энтузиазма:

— Разрешите сесть?

— Садитесь, суворовец, — милостиво кивнула "Гурченко".

Колян мрачно плюхнулся рядом со мной, вытянул ноги под столом и сердито дернул к себе учебник. Открыл его и начал перелистывать, без особого, впрочем, рвения. Даже кое-какие забавные пометки на полях, сделанные предшествующим поколением бравых суворовцев, его не развеселили.

Я, кажется, догадался, в чем дело.

— Что, Колян? Наряд словил? — шепнул я приятелю, обернувшись.

— Угу! — мрачно ответил он. — "Синичке" прямо в пузо влетел в коридоре.

Расстроенный Колька начал заниматься самобичеванием. Бесполезное, на мой взгляд, занятие.

— И чего я так разогнался, бегун хренов? — корил себя лишенный "увала" суворовец. — Вот и не вписался в поворот.

— Небось на крыльях любви несся? — тихонько поддел его Илюха Бондарев, слышавший наш разговор.

— Да иди ты, Бондарь! — расстроенно отозвался приятель. — Не до этого щас. Я даже морду его пуговицей оцарапал. Блин, — Колян показал свежую царапину на щеке и потер ухо, которое на коротко стриженной голове выглядело еще более оттопыренным. — До сих пор в ушах звенит.

— Не в духе "Синичка" был? — понимающе пискнул со своего места Миха.

И тут же боязливо покосился на Красовскую. А ну как и она будет не в духе?

Но воздушная красотка, не слыша наш треп, уже начала знакомство по списку. Тот, чью фамилию она