Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

В общем, на следующий день он умер. Не из-за Ритки, совпало так. Он бы все равно умер — днем раньше, днем позже. Но родственники стукнули в Управление: отец ни на что не жаловался, а тут в эссенциалию сходил и…

И к нам Трибунал с проверкой. А у Ритки — полный бардак с отчетностью…

Андрей ушел на кухню и тут же вернулся с бутылкой коньяка и двумя пузатыми рюмками. Я не успел еще «переварить» услышанное.

— Вообще я не пью, — извиняющимся тоном проговорил он, отвинчивая крышку, — но сейчас… Составишь компанию?

Я кивнул. «Не пью, но посуду под коньяк держу», — отметил я уже машинально, принимая на две трети заполненную рюмку. Он налил себе столько же, быстро выпил и продолжил рассказ:

— Нас с Риткой отвезли на поезде в Прибалтику. Трибунал ведь международная организация, так же как и Лига. В одном из замков у них штаб-квартира. Меня, как свидетеля, поместили в отдельную камеру, Ритку — в отдельную. Ее еще и в клетке держали. И в кандалах.

Я вытаращил глаза.

— А потом был суд и костер.

— Суд и что? — не понял я.

— Ты правильно услышал.

— Костер?!

Он молчал.

— Настоящий, что ли? — произнес я неуверенно.

Андрей невесело усмехнулся:

— Вот так же и я спросил. Накануне меня привели в кабинет к Артуру — это один из трибунальщиков, который дознание проводил…

Андрей полностью погрузился в мир воспоминаний, казалось, забыв обо мне…

* * *

— Почему такой суровый приговор, ты же понимаешь, что она не виновата?

Вопрос без ответа. Да свидетель и не ждал его.

Артур перекладывает несколько листов бумаги.

— Здесь подпиши и здесь. Под галочками… — Достает новый бланк. — Сколько у нее осталось клиентов «вне картотеки»?

— Пять семей, — быстро отвечает свидетель. — Дела закрыты и сданы в архив, но кто-нибудь из них иногда приходит на минуту-две за советом. Она их принимает между посетителями…

— Нехорошо оставлять людей без поддержки. Заведите новые дела на каждого члена проблемных семей и распределите их между оставшимися корректорами.

Эссенс немного расслабляется, на минуту забывая о Рите: его оставляют на прежней должности!

— То есть, — вопрос срывается сам, — я возвращаюсь в нашу эссенциалию?

— Да. Считай, что ты свое отсидел. У тебя же было достаточно времени подумать?

Да уж! Было. Между сочинением речей в Ритину защиту свидетель невольно наводил в мечтах порядок среди своих подчиненных. Чтобы ни одна умница-красавица больше не посмела действовать самовольно. За каждой поклялся следить, пусть жалуются на недоверие и «связанные руки».

— В личном деле Маргариты не указан адрес родственников. Ты не знаешь, как их найти? Нам придется сообщить о ее сожжении. Им будет назначена пенсия.

— Ее родители как раз переезжали в деревню со сбитой нумерацией домов, поэтому мы оставили пустые графы… У нее где-то недалеко живет тетя, она может быстро передать… Артур, — с трудом выговаривает эссенс, — сожжение настоящее?

Да, он глупый, да, наивный. И сожаление Артура относится не только к жизни Риты, но и к его незнанию.

— Да.

У свидетеля подкашиваются ноги. Стены водят хоровод, угол стола парит где-то возле уха…

…Он чувствует, как о зубы бьется стакан. Глотает слегка горьковатую воду, понимая, что из него только что чуть не выскочило сердце.

— Травяная настойка, укрепляет силы. — Артур усаживает эссенса на стул и придерживает за плечо, пока тот не ловит равновесие и не откидывается на спинку сам. — Рите будет с ней полегче. Если выпьет хоть немного, то боли почти не почувствует.

— Как же так… Сжигать человека?

— Не человека, — мягко поправляет Артур, — мага, корректора, применившего сверхвоздействие. Думаешь, Стандарт написан для красоты? Паутина — это не игрушки. Завязал узел — считай, убил. Развязал — спас. Люди получили власть над сущностью. И оставлять ее без надзора нельзя.

Тех, кто овладел коррекцией, приравняли к магам, а бесконтрольный маг хуже бомбы.

В наш век бюрократии все просто. Заполнил бумагу — вопросов к тебе нет. Мы придумали формы, разработали перекрестные таблицы и повторяющиеся графы. И оценивают их не тупые роботы, а люди! Для нашего общего спокойствия нужно только одно — заполнить бумаги! Ты меня слышишь? Взять ручку и заполнить чертовы бумажки!

Он еще что-то говорит об очищающем действии огня, но свидетель уже не слышит.

«Рита-Риточка! А ты, видно, следовала только Первому Постулату Стандарта: „Люби людей и помогай им“…»

* * *

Мы выпили еще по одной, но алкоголь на меня совершенно не действовал. Если первую часть истории я как-то воспринял (да мало ли на свете методик, о которых я не знаю), то вторая никак не укладывалась в голове. В комнате стало невыносимо душно, мы переместились на балкон. Была уже глубокая ночь. Андрей все говорил и говорил, у него чуть дрожали руки и дергалось веко. Еще утром такой уверенный в себе, сейчас он казался другим человеком.

— Она могла бы признать вину. Тогда лишилась бы диплома, но была сейчас со мной…

«Неужели у человека может хватить мужества добровольно выбрать сожжение? Хотя сектанты же обливают себя бензином. Тьфу, дурак я. Так может, эта их лига — секта?»

Я искоса взглянул на Андрея. Сектант? Может, еще и аскет? С его-то стилем жизни? Что-то не верится. Он словно прочитал мои мысли.

— Это не храбрость, Стас. Это страх и, может быть, зависимость. Если умеешь корректировать сущность, без этого уже не сможешь.

— Ты не пытался ее отговорить? — осторожно спросил я.

— Да нет, пытался. Думал: а вдруг согласится…

Голос его подозрительно зазвенел, и я сделал вид, что мне что-то срочно понадобилось в комнате. Но он вышел за мной почти сразу, видимо, испытывая потребность вылить на кого-нибудь то, что в нем так долго сидело. Говорил почти спокойно:

— Я не помню, как ушел оттуда. Не понимаю, почему не остался на похороны, не встретился с ее родными. Ведь должны были быть похороны, Стас? А может, их и не было? Провал какой-то в памяти. Помню только теплоход, на котором сюда плыл. Мне казалось, что все это сон, пока не нашел в своих вещах диплом. Значок вот только не нашел… Вернулся в наш город, устроился на работу, квартиру эту снял. Все на автомате. Даже ремонт сделал зачем-то — вроде, так надо. Познакомился со Светой… А вчера вечером, когда ты мне написал: «Привет, Андрюха», — я наконец проснулся. И если бы ты не предложил встретиться, я бы сам тебя нашел.

Так. Раз, два, три, я спокоен. Это из той же серии, что газовая плита, горы в Подмосковье и Светин ребенок. И снесенный дом. Я ведь это пережил? Переживу и сейчас.