Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

Она смотрела на меня и молчала.

– В тот день, когда ты тайно пробралась в наш дом, притворившись одной из жен Богуда, тебя не посылал Либертус, правда?

Я так желал ее, что отважился даже схватить ее за запястье:

– Скажи, что ты не любишь Марка Туллия. Услышав твои слова, я смогу приказать разуму и сердцу, чтобы они тебя забыли.

О Прозерпина, какая это была минута! И знаешь почему? Да потому, что она не сделала ни малейшего усилия, чтобы освободить свою руку, а в глубине ее зеленых глаз я заметил крошечную искорку. Но тут Ситир Тра увидела что-то за моей спиной и сказала:

– Они уже приняли решение.

Я обернулся. Либертус, Палузи и другие советники выходили из палатки. Я встал, а Либертус подошел ко мне и сказал:

– У нас готов ответ для Рима.

Все смотрели на меня сурово, особенно Бальтазар Палузи, только на лице Либертуса скорее можно было прочитать насмешку.

– И каков ваш ответ?

– Наш ответ таков: нет.

Изумление мое не описать словами.

– Нет? Что значит «нет»? – произнес я, заикаясь, хотя все было ясно.

Либертус сказал:

– Если тебе еще не все ясно, повторяю. Наш ответ – нет. Ты способен его запомнить?

* * *

Должен признаться, Прозерпина, что Цезарь, предлагая повстанцам союз, допустил большую ошибку. Он счел Либертуса равным себе – весьма похвально, однако признание этого равенства означало, что у обоих одинаковые интересы. А дело обстояло иначе.

Для патрициев целью борьбы между двумя мирами было сохранение самой главной для них и основополагающей ценности – жизни. Но рабы своей жизнью не дорожили. Для тех, кто следовал за Либертусом, смерть и рабство были практически одинаковыми понятиями. Ради чего им было возвращаться под власть Сената? Чтобы защищать один конец вместо другого?

Не стоит и говорить, Прозерпина, что решение Либертуса повергло меня в глубочайшее отчаяние. Однако позволь мне открыть тебе один секрет: у меня был заготовлен второй план – на случай, если первый провалится. Это отчаянное решение находилось за границами разумного, но все же годилось, чтобы попытаться победить тектоников.

Некоторое время спустя Бальтазар Палузи увидел, что я сижу в задумчивости, опустив голову, подошел ко мне и сказал:

– Тебе известно, что из уважения к моему брату я должен тебя убить. Но, к сожалению, сегодня я этого сделать не могу, потому что должен разрешить тебе вернуться в Рим с посланием Либертуса.

Мой ответ мог показаться ему неожиданным:

– О, об этом не беспокойся! Если вы пошлете в Сенат мою голову, даже весьма недалекие сенаторы поймут, что Либертус отказался. И какая разница, когда умереть – сегодня или завтра? – Потом я продолжил: – Если войско Либертуса не присоединится к армиям Цезаря и Помпея, мы все погибнем. Убей меня, Бальтазар Палузи, потому что, по крайней мере, моя смерть принесет тебе радость и скрасит твою жизнь – вернее, тот жалкий отрезок жизни, что останется тебе до прихода тектоников. Я прошу тебя об одном: чтобы мой конец выглядел торжественно, убей меня на вершине Везувия.

На самом деле Бальтазар не хотел меня убивать, и я всегда это знал. Однако его связывала данная в свое время клятва, и он согласился исполнить мое желание. Наше восхождение заняло несколько часов; поднимались мы по высохшему руслу ручья, что несколько облегчало нам путь. Из этого похода в памяти у меня остался только один забавный эпизод. Я нес на спине loculus, то есть заплечный мешок легионера, весьма удобное изобретение.

– И охота тебе тащить все это наверх, – сказал Бальтазар. – Ты там надолго не задержишься…

– Пожалуй, ты прав, Бальтазар Палузи. Раз ты это заметил, ты и неси мешок.

И я передал ему поклажу, чтобы он донес мне ее до вершины. В конце концов очутившись наверху, мы залюбовались великолепным видом: вдали блестели воды залива, а за ним расстилались плодородные равнины. Как прекрасен был этот край, исполненный жизни, обращенной в будущее. Нет, мы не могли позволить тектонам превратить эту красоту в поля смерти. Мне вспоминается, что я прошептал себе под нос:

– Если мы их не остановим, Неаполис превратиться в Некрополис[88].

Затем я обратился к Бальтазару:

– Я никак не могу понять одного. Совершенно ясно, что ты последовал за Либертусом, но ты же свободный человек, и его борьба не имеет к тебе ни малейшего отношения. Почему же после битвы у Логовища Мантикоры ты не вернулся к своим родным, которых так любишь и перед которыми у тебя было так много обязательств? Разве ты не должен был жениться на вдове своего брата и усыновить его детей?

Мой вопрос ранил его, точно дротик: лицо его исказилось от боли.

– Я еще не все рассказал тебе, Марк Туллий. Ты, наверное, помнишь, что перед битвой я вернулся с полдороги, чтобы отомстить за брата, а мои охотники продолжили путь в наш поселок. Добравшись до места, они рассказали всей моей родне о событиях у Логовища Мантикоры: о гибели Адада и моем решении вернуться туда. Их слова вызвали бурный переполох: моя жена и вдова моего брата, женщины решительные, договорились отправиться за мной. Смерть обоих братьев для них была бы слишком страшным несчастьем, и они хотели уговорить меня вернуться. Но обе знали, что я человек упрямый, и поэтому взяли с собой всех моих детей и всех детей моего брата, рассчитывая, что вид малышни растрогает меня и я не стану сильно сопротивляться.

Я зажал рот рукой, ибо, если любой рассказ подобен реке, мне уже виделось, куда его река впадет.

– Наш поселок был не очень далеко от Логовища Мантикоры, и на рассвете они добрались до места великого сражения, когда после него не прошло и двух суток. Их глазам сразу предстало поле боя, покрытое трупами тектоников. Женщин и детей сопровождали мои охотники, которые служили им проводниками. Они уже знали повадки тектонов и подумали, что мы одержали победу: чудовища всегда пожирали мертвых сородичей без малейшего смущения, а раз они не утащили трупы, значит живых тектоников на земле не осталось. Охотники не ведали, что наши враги прятались за своим заграждением, потому что боялись Ситир, которая атаковала их каждое утро, а равно и наших снарядов. И поэтому вся процессия, ничего не опасаясь, приблизилась прямо к каменной стене.

– О нет! – вскричал я.

– Да. После битвы мы с остатками нашего отряда спрятались за небольшим холмом, чтобы залечить раны и решить, как поступить дальше. Мы не видели, как