Ледяное сердце - Людмила Семенова

— Повтори!

— Больно. Страшно! — выкрикнул Илья, вцепившись себе в щеки.

— Почему?

— Потому что я человек и только потом колдун, и только потом мужик, в конце концов. Но мне еще и гадко от того, что я пытаюсь поступать достойно, а другие используют ведовский дар для наживы или изуверства, ломают и убивают людей, чтобы тешить свои комплексы. И почему-то они живут и не чешутся, и этот гребаный Старец их не трогает, зато ему помешали один шаман, один домовой, один пацан и три женщины, одна из которых беременна. Конечно, вот от кого надо землю очистить перед тем, как круг замкнется! Он же и оставил нас только из-за своих царских капризов, а убить безобидного человека и добрейшего духа не помешал. Глупо спрашивать, почему так? Верно?

— Пожалуй, — кивнул Хейкки. — А еще глупее было бы ответить «потому что мир дерьмо», но люди обычно прячутся именно за это. Но я не о том тебе толкую, а о том, чтобы ты наконец себя пожалел! Ты думаешь, если я демон, то мне убитых не жаль? Жаль, и мы непременно за них расквитаемся. Но сейчас ты о себе подумай, и себе дай погоревать вволю, а то сам погибнешь.

Илья кивнул и зажмурился: в глазах немилосердно щипало. И как он ни пытался сдержаться, одна мокрая дорожка все же пролегла по щеке.

— Вот и славно, — улыбнулся домовой, хлопнув его по плечу. — Теперь иди отдыхать, ты нам здоровым нужен. И вот еще что: спасибо тебе большое…

— За что? — удивился Илья.

— За Юху, — серьезно ответил Хейкки.

— Да о чем ты? Я никого из вас не дам в обиду, — улыбнулся Илья и пожал ему руку. — Ты ложись, тебя, наверное, Сату ждет. А я завтра ее проведаю, помянем отца добрым словом.

— Обязательно приходи, и просто если выговориться захочешь! Это Халти был старой закваски и считал, что демоны поменьше должны лезть в дела колдунов, — мои дед и отец тоже так поучали. А мы уже по-другому мыслим.

Наконец улегшись, Илья понаблюдал, как Хейкки подошел к постели Яна и коснулся его лба, убаюкивая тихими рунами. На миг колдуну показалось, что в воздухе блеснули бледно-розовые искорки, подобные догорающим уголькам в печи. Но мальчик только потер закрытые глаза и продолжал спать под напевный шепот домового, словно под мурлыканье огромного кота. Напоследок Хейкки безмолвно поглядел на Илью и вскоре растаял в полутемной комнате.

[1] Песня группы "Аквариум", саундтрек к фильму "Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви"

[2] Не трогай (фин.)

Глава 30. Путь в Туонелу

Илья с мрачной усмешкой думал о том, что второй раз подряд новогодняя ночь проходит мимо него, а рассудок и душу занимает совсем другое. Правда, год назад он решал лишь собственные проблемы, а сейчас угроза нависла над всем городом. И если заклятие все же удастся снять, то потерянные счастливые минуты никто уже не вернет ни ему, ни остальным, особенно Ларисе и ее детям. Он надеялся, что когда-нибудь боль сменится доброй памятью и Новый год вновь станет для них праздником, но до этого было очень далеко — женщине предстояло одной пережить гормональную бурю у дочери, поступление в школу у сына, проблемы со старшим поколением и многое другое, что гораздо легче проходить вдвоем. Впрочем, как опытный одинокий отец, он был готов ей помочь.

Но сейчас она в основном пребывала в полузабвении, и только Накки удавалось немного ее расшевелить. Девушка приносила успокоительные травы от Антти и смотрела с ней семейные фото на ноутбуке и планшете — тут Лариса даже улыбалась, вспоминая трогательные моменты из прошлого.

Мила с братишкой были под опекой у Яна — Илья объяснил сыну, как действуют успокаивающие посылы, — а сам колдун долго сидел на кухне с домовыми и слушал истории о славной и временами жуткой жизни Коди-Халтиа, старшего духа в доме Антти. К его удивлению, Сату отказалась отдохнуть и участвовала в приготовлении праздничного ужина для постояльцев, а пожилым и больным даже сама отнесла еду в комнаты.

— Домовые очень сильные, — заметила Накки с печальной улыбкой, когда они остались наедине. — Впрочем, ты и сам недавно мог это понять. Но ни любовь, ни боль потери им не чужды.

— Халти так и не увидит внука, которого так ждал, — вздохнул Илья.

— Мы все когда-то встретимся в своих стихиях, — напомнила водяница. — И я верю, что близкие существа остаются рядом. Они не помнят, но чувствуют друг друга, притягиваются и вместе витают в доме над очагом, в лесу, над озером. Человеческая оболочка дана нам на время, а сущность остается навсегда.

— По идее мы тоже должны сознавать предельность жизни, но это так тяжело! — ожесточенно сказал Илья. — Знаешь, я хочу ненадолго съездить в одно место, но не знаю, допустимо ли в такой момент…

— К Гелене? — спросила Накки, коснувшись его подбородка. — Хочешь ее повидать?

— Да просто это больше некому сделать, — вздохнул Илья. — Она же всех растеряла по собственной дурости! Если в Новый год никто о ней не вспомнит, она может и снова с катушек слететь.

— Что же, если тебе это действительно нужно, то поезжай, — бесстрастно сказала Накки. — По крайней мере там стоят ловушки, и на ее благоверного ты не наткнешься. Только не трави себе душу лишний раз: все-таки завтра у нас трудный день.

Илья тяжело сглотнул, вспомнив, что будущим утром им с Антти предстоит обращаться к духам Туонелы, и от этого, вероятно, зависит судьба города. Да и для них обряд мог обернуться чудовищной нагрузкой, исход которой пока нельзя было предсказать. Поэтому мысли о Гелене хоть немного помогали отрешиться и от горя, и от нависшей угрозы, которую он не мог обсуждать ни с сыном, ни с Накки, ни даже с верными домовыми, — от одной мысли предательски накатывала тошнота и прошибал холодный пот.

До жилища водяниц финн доехал без приключений, поздоровался с девами и они провели его на кухню, более тесную, чем у Антти, но тоже уютную. Здесь он и увидел Гелену, в длинном льняном платье и сандалиях, с распущенными волосами и почти таким же оберегом на шее, как у Накки. Лицо у нее еще больше побледнело, глаза были тревожными, но она выглядела окрепшей по сравнению с их прошлой встречей.

— Илья! — воскликнула она и бросилась навстречу, затем