По ту сторону - Александр Доставалов

Хлеба, однако, ему здесь не найти. Генрих заглянул под пустые прилавки и пошел к дверям, но услышал на улице ругань и остановился. Из магазина мягкой игрушки выходила целая компания; все сильно пьяны. Ни респираторов, ни иных защитных средств ни на ком из них не было. Впереди шел высокий худощавый блондин с курчавыми, как у куклы, волосами. В руке он сжимал новенький, будто только что с конвейера, винчестер. Остальные парни, одетые в черные кожаные куртки на заклепках и черные джинсы, были с ног до головы увешаны всевозможными металлическими примочками, начиная от железных цепочек, болтавшихся на всевозможных местах, и заканчивая большой металлической звездой в четырьмя лучами на уровне сердца. Один поигрывал ножом-«бабочкой», второй держал в руке довольно большую сумку, у прочих были биты либо металлические прутья. Они еле держались на ногах. Рядом с ними покачивались две девчонки лет пятнадцати с ничего не выражающими лицами и прозрачными, будто стеклянными, глазами.

Белокурый передернул затвор и выстрелил. На мостовую шлепнулся голубь. Кто-то, видимо, выглянул в окно, потому что белокурый выстрелил еще два раза, а один из парней начал с азартом кидать камни. Послышался звон рассыпающегося стекла, истерический крик и довольный гогот. Девчонки вытащили из смятого машиной киоска большой белый манекен и, качнув его наподобие биты, высадили огромную зеркальную витрину. Там стояли две дорогие куклы — мальчик и девочка. Мальчик опустился на колено и протягивал своей красавице какие-то волшебные цветы. Девочка, скромно опустив глаза, улыбалась. Рука с ярко накрашенными ногтями взяла ее за горло и швырнула вглубь магазина. Мальчик остался стоять, протягивая цветы в пустоту; в магазине что-то повалилось, оттуда выскочили две девчушки в респираторах и одинаковых герметичных костюмах и тут же остановились под направленным на них дулом винчестера. Они, видимо, прятались под прилавками. Налетчики сразу отвлеклись от прочих занятий и обступили новое развлечение. Одна из их подруг сорвала с девочек респираторы и швырнула их на мостовую.

Девочки оказались близняшками.

— За игрушками пришли? А где ваша мамочка? Сейчас мы поиграем в детский сад. Я буду воспитательницей. — Налетчица ударила одну из девочек по губам. — Снимай комбинезон, живо. Я тебе говорю, снимай комбинезон. Ты глянь, Фрицци, она тебя стесняется!

Вторая посетительница магазина, которую пока никто не трогал, не пыталась броситься прочь от этой бандитской компании — стояла на месте и молчала, как маленький истукан. Первая же заплакала и начала снимать комбинезон, подгоняемая пинками. Под комбинезоном оказались обычный теплый свитер и тренировочные штаны с большой дыркой на колене. Эта дырка и спасла малышку. Когда обкурившиеся девицы увидели ее штаны, они начали ржать, подталкивая одна другую:

— Ты хоть бы дырку свою зашила.

— Слышь, девочка, а не заштопать ли тебе свою дырочку?

Та, что стояла поодаль, вдруг потянула сестру за рукав, и обе медленно, как бы пробуя, что из этого получится, попятились. Наркоманки продолжали ржать, хлопая себя по ляжкам. Где-то вдалеке послышался вой сирены; белобрысый вожак насторожился. Двое в металлических заклепках уже волокли откуда-то ящики со спиртным. Его перегрузили в сумку, и вся банда не торопясь отправилась дальше.

Из окон им вослед летели запоздалые и не очень громкие проклятия.

Зареванные девчонки, подобрав респираторы и комбинезон, побежали в глубину дворов. Генрих, запомнивший, откуда волокли спиртное, пошел в ту сторону. Там оказался только что вскрытый, забранный металлическими решетками ларек с вырванными замками. В ларьке уже хозяйничала какая-то фрау, она косо посмотрела на Генриха, но ничего ему не сказала. Мальчик снял респиратор и начал торопливо есть, срывая обертки с шоколадок и печенья, открыл бутылку сладкой воды; потом стал складывать шоколад за пазуху.

Вечером он почувствовал себя плохо. Очень плохо.

Его мама так и не вернулась.

По всему Сиднею бушевали пожары, над городом стлался черный удушливый дым. Никто не боролся с огнем, люди, что еще имели силы передвигаться, постепенно отступали к океану, и прекрасное здание оперы, белеющее у самой воды, оказалось захлестнуто толпой, как во время небывалого аншлага. С моста, который местные остряки прозвали «вешалкой для одежды», на длинной веревке свисало тело самоубийцы, и за целый день никто не удосужился убрать труп или хотя бы сбросить его в океан.

В Венеции, в церкви Санта Мария делла Салуте, построенной во избавление города от свирепой чумы, невозможно было сесть на пол — столько людей искало защиты в святом храме; по Большому каналу, покачиваясь на спокойной воде, плыли трупы. У здания таможни их пытались вылавливать двое полицейских, и на тротуаре позади них образовалось целое маленькое кладбище, подмытое стекавшей с разбухших тел водой.

В Шартрском соборе обезумевшая, опьяненная волной насилия толпа разнесла камнями и бутылками драгоценные витражи; Богородица рассыпалась на мостовую мириадами сверкающих осколков. В самом Париже в многочисленных уличных пробках смрадно горели машины. В окрестностях города работали как приюты несколько монастырей. Многие верующие не поддавались панике, даже когда их ломала болезнь.

В Индии вокруг Тадж-Махала развернулся настоящий бой с применением тяжелых минометов и авиации — одна из экстремистских общин стремилась захватить национальную святыню, верные присяге полицейские части еле сдерживали напор фанатиков. Традиционное перенаселение страны привело к тому, что здесь правительство не пыталось локализовать очаги эпидемии, что полыхала повсюду как лесной пожар, а наоборот, отгораживало относительно небольшие «чистые островки». Впрочем, тоже безуспешно.

В цивилизованной Англии распространился слух, что камни Стонхенджа таинственным образом исцеляют новую болезнь, и в Солсбери потянулись алчущие излечения паломники. Матери несли на руках грудных детей, вереницей катились инвалидные коляски. Местной полиции, несмотря на всеобщую депрессию, удалось систематизировать и направить этот поток людей, придав ему какую-то видимость порядка.

В Хорватии во дворце Диоклетиана неизвестный террорист заложил мощное взрывное устройство. Власти отказались не только выполнять его требования, но даже вести переговоры, и четверть построек огромного дворца, «смешения стилей», набитого людьми, как соты пчелами, взлетела на воздух. Чуть не по всему Сплиту повылетали стекла; в воздухе повисли тротиловая гарь и вой автомобильных сирен. В больницы, и без того перегруженные сверх всякой меры, сотнями стали доставлять раненых.

В Мехико вокруг старой и новой церквей Пресвятой Девы Гваделупской сутками стояли коленопреклоненные паломники. В различных районах города то и дело вспыхивала стрельба.