На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

class="p1">Весьма довольный своим решением король снова приник к зрительной трубе. Ходкевич и хотел бы пропустить слова его величества мимо ушей, но не мог — это был прямой приказ. Да и в сущности не такой уж глупый. Пускай лёгкая кавалерия, которая может попросту уйти из любой засады, проверит этот участок ровной земли. Даже если там и ждёт неприятный сюрпризец от этого, как говорят, гораздого на них московского князя, однако рискнуть татарами совсем не то, что рисковать панцирниками или тем более гусарскими хоругвями. На самом деле Ходкевич предпочёл бы отправить туда всадников посполитого рушения, хоть какой-то от них будет толк, однако те давно объявили конфедерацию по причине невыплаты жалования, и вряд ли выполнят даже королевский приказ. Дураков среди них не было. Были ещё дубенские конфедераты, вот только после гибели старого полковника Станкевича в их рядах не было единства, да и пыл его мало кто разделял. Они теперь мало отличались от остальных ополченцев-шляхтичей, разве что денег не требовали в память о старом полковнике, который всегда призывал их драться во искупления тяжкого греха князя Острожского, павшего и на их плечи. И всё равно, прямиком в открытую ловушку послать их теперь уж точно не выйдет. А значит, придётся иметь дело с татарами, а это гетман польный не особенно любил.

А всё потому, что к татарскому мурзе, присланному из Крыма в помощь полякам, пришлось ехать самому. Мурза, командовавший ими, несмотря на относительную молодость, оказался удивительно самоуверенным и вёл себя едва ли не как завоеватель. С ним требовалось вести переговоры лично гетману, ни от кого больше он приказов не принимал. Поэтому Ходкевичу пришло терять время и ехать прямиком в ставку Кантемир-мурзы, присланного из Крыма ханом Джанибек-Гиреем, которому король ещё перед первым походом разумно отправил богатые подарки в Бахчисарай и поздравил его с победой в небольшой усобице. По весне же в Польшу прибыл сильный отряд татар во главе с наглым Кантемиром-мурзой. Тот, как показалось Ходкевичу, воспринимал это как не слишком почётную ссылку, как будто его убрали из Крыма вместе с самыми ретивыми головорезами, которые и после замятни не желали успокаиваться и прятать до поры сабли в ножны.

— Приветствую тебя, воинский начальник, — произнёс Кантемир-мурза, — с чем ты приехал к нам? Когда дашь приказ ударить на этих слабаков? Кони у меня застоялись, а сабли уже сами просятся в руки.

— Вот, — указал булавой Ходкевич на полосу ровной земли, — идите туда, и ударьте во фланг пехоте мятежников. На их плечах вы сможете первыми ворваться в лагерь и взять всё, что успеете до нашего подхода.

— Красиво говоришь, — рассмеялся Кантемир-мурза, — но думаешь я слепой? Это место просто кричит всем: «Иди сюда, здесь западня!». Нет, воинский начальник, не пойдём мы туда. Там смерть.

— Верно, — сменил тактику Ходкевич, поняв, что легко провести мурзу не удастся, — там смерть. Но какая? Узнай это для нас. Проведи там своих татар. Только ты можешь сделать это, Кан-Темир.

Ходкевич отлично знал, как правильно произносится имя этого знатного мурзы, и постарался проговорить его на татарский манер. Знал он и прозвище, которое тот дал самому себе, но пока придержал лесть. Всё хорошо в меру и вовремя.

— Если твой король просит об этом, — кивнул Кантемир-мурза, — я сделаю.

Он обернулся к своим татарам и выкрикнул что-то на гортанном их наречии, которое Ходкевич понимал с пятого на десятое. Вроде бы что-то о том, что без них не справятся и надо принести победу. В ответ татары дружно рассмеялись, а после раздались приказы. В их рядах запели трубы, застучали барабаны, иные татары взывали по-волчьи, другие начали уже кричать «Алла! Алла!». Под эту жуткую какофонию союзные полякам чамбулы лёгкой татарской конницы двинулись в опасно-ровному участку земли.

[1] Чеснок (рогульки железные, помётные или подмётные каракули, триболы, триволы, «Троицкий чеснок») — военное заграждение. Состоит из нескольких соединённых звездообразно острых стальных штырей, направленных в разные стороны. Если его бросить на землю, то один шип всегда будет направлен вверх, а остальные составят опору. В основном, у самого распространённого типа концы четырёх штырей соответствовали вершинам правильного тетраэдра. Заграждение из множества разбросанного чеснока было эффективно против конницы, применялось также против пехоты, боевых слонов и верблюдов. Длина каждого стержня около 5 сантиметров, толщина у основания 0,8–1 см. Стержни могут оканчиваться зазубринами, как рыболовные крючки. Весьма опасное, внушавшее страх кавалерии, приспособление «завоевало» право появляться в гербах иностранных дворян

* * *

Тёмная масса лёгкой татарской конницы наших врагов двинулась в обход баталии к оставленной ровной полосе земли. Я не думал, что у короля найдётся столько татар. Липки жили на территории великого княжества Литовского и приносили присягу именно великому князю, а не королю Польши. Речь Посполитая для них была пустым звуком. Но как меня просветили более сведущие люди да и память князя Скопина помогла, это были не липки, а натуральные крымские татары, присланные ханом на помощь королю.

Я рассчитывал, что по подозрительному участку отправят прогуляться панцирных казаков, на лёгкую кавалерию в стане врага после того, как наши посланники сумели таки зажечь Сечь, а следом за ней Русское и Киевское воеводства, я не особенно рассчитывал. Но татары не спутали мне карт, пускай будет лёгкая кавалерия. Мне всё равно кого сейчас ловить на живца.

— Пан Януш, гетман, — обратился я сразу к обоим командирам, — оставляю баталию на вас. Мне нужно самому переговорить с выбранцами.

Конечно, унтера уже знают, на какой риск придётся идти нескольким отборным полкам лановой пехоты. Но сами выбранцы, конечно, ещё не в курсе, и именно я должен всё им рассказать. Они идут пускай и не на верную смерть, однако манёвр им предстоит выполнить пускай вроде бы и несложный и даже, если цинично взглянуть, привычный выбранецкой пехоте. Однако одно дело бегство настоящее, а совсем другое — притворное, которое ни за что не должно перейти в настоящее. Можно сказать, от этих хоругвей зависит если не судьба всего сражения, то уж точно очень и очень многое.

Поэтому я решил переговорить с ними сам, чтобы видели, великий князь сам отправляет их в бой. Подобные речи воодушевляют солдат и они делают несколько больше, нежели сами от себя ожидают. А именно этого я сейчас мне от выбранцов и жду.

— Солдаты! — выкрикнул я, выехав перед строем. Никто и никогда не звал лановую пехоту солдатами, это было слово для профессионалов, а не для ополченцев, вчерашних мужиков, кое-как обученных стрелять из мушкета. — Сегодня вам придётся пройти тысячу шагов. Лишь