Приказано поступать по совести - Сергей Елисеев

наконец-то удастся обуздать бурю чувств и эмоций, поставить точку на хаосе, царившем у меня в душе, и двигаться дальше, зализывая раны. Для этого я должен был исполнить последнюю волю своих падших товарищей.

На центральной улице не было ни души. По пути мне встретился лишь один армейский блокпост, на котором мне пришлось предъявить документы, да пройти быстрый осмотр. По окончанию сего мероприятия я свернул во дворы. Во дворах, где было не встретить ни одного живого человека, меня постигало ощущение того, что город вымер, однако это было недалеко от истины.

От миллиона человек, живших в городе до войны, в Кишинёве осталось чуть больше двухсот тысяч. Дома опустели, на улицах более не было такого количества людей, как раньше. За последние несколько дней в городе стало по-настоящему тихо - стих гул моторов. На дорогах почти не было машин, редко ходил общественный транспорт. И тем не менее, город продолжал жить. Через час на улицах вновь появятся строительные бригады, разбирающие завалы и восстанавливающие то, что ещё можно восстановить. Примерно тогда же люди выйдут на улицы, дабы направиться по своим делам: кто на работу, кто за гуманитарной помощью, а кто-то и в тренировочные лагеря.

Наконец, мои бесконечные плутания по дворам подошли к концу, и я остановился у серой девятиэтажки, что была похожа на сотни тех, коими был устроен весь город. Раньше здесь жил Вадик. Дверь нужного мне подъезда оказалась распахнута, и я беспрепятственно вошёл внутрь, вглубь тёмной парадной. Штукатурка осыпалась со стен, виднелись вмятины от пуль. Похоже, нога захватчиков ступала по ступенькам и покрытиям этого дома.

Минуя лестничные пролёты, я поднимался на пятый этаж. Я чувствовал, как дышал смертью этот дом. Чувствовал, что жизнь покинула его во время тех страшных событий. И наконец, заветная тяжёлая деревянная дверь. Замок был прострелен. Я легонько толкнул дверь и проплыл внутрь.

В тесной двухкомнатной квартире царил самый настоящий беспорядок. На полу засохла грязь, вся мебель была перевёрнута, шкафы были распахнуты. И ни единой живой души.

Я несколько минут бродил по квартире, силясь понять, что же здесь произошло. Вдруг, я услышал шорох, донёсшийся со стороны входной двери. Я вышел в коридор, и увидал в проходе невысокую худую девочку, бывшую, по-видимому, ровесницей Евы.

- Вы кто? - с подозрением и даже опаской спросила темноволосая девочка, похлопав зелёными глазами.

- Здесь жил мой друг. Я ищу его бабушку с дедушкой. Ты не знаешь, где они могут быть?

Она вмиг погрустнела, и, замявшись, наконец заговорила:

- Американцы прошли здесь. Вырезали весь дом. Даже стариков и детей не пожалели. Я единственная выжила, сумела спрятаться. А когда они ушли, дом обнесли мародёры. Первые этажи полностью обчистили. - отрывисто говорила она.

- Почему ты здесь? Где твои родители? - спросил я.

- Я болела, а потому не пошла в школу. Я пряталась всё время, а потом меня нашли русские. А потом мама вернулась домой. Сказала, что папу убили. - её голос дрогнул - Ей нелегко, но военные помогают нам. Еду приносят. Надеюсь, всё будет хорошо и мы заживём, как раньше.

- Обязательно заживём! - поспешил приободрить я, почувствовав, как сердце неприятно кольнуло.

- А где твой друг? - вдруг поинтересовалась она.

- Погиб. Защитил меня и погиб... - сказал я, чувствуя, как к глазам поступают слёзы.

Она промолчала, лишь опустив взгляд, явно почувствовав вину за неловкий вопрос. Так мы стояли несколько минут, после чего я направился к выходу. Она провожала меня взглядом.

- Береги себя. - бросил я напоследок.

- Ты тоже. - полным серьёзности тоном ответила она.

Я спускался по узкой лестнице вниз, переваривая услышанное. Выходит, в этом доме больше никто не живёт, кроме этой девочки и её матери. Американцы убили всех - даже бабушку и дедушку Вадика. Ни за что. И таких домов в городе десятки. Домов, где отныне никто не живёт. Домов, где смерть одержала победу над жизнью. Мне было стыдно и одновременно больно. Стыдно за то, что не смог этого предотвратить. Больно за то, что оказался не в состоянии исполнить последнее желание Вадика.

Выйдя на улицу, я направился в сторону конечной остановки, рядом с которой жил Егор. Путь дотуда у меня занял некоторое время, за которое на улицах стали появляться первые люди. Город оживал после ночного сна, утопая в лучах холодного, декабрьского солнца. Холодный ветер дул в лицо, однако снега сегодня не было. Наконец я достиг конечной остановки, после чего углубился в окраинные дворы, в поисках одной, конкретной девятиэтажки, среди прочих имевшей для меня колоссальное значение.

Вопреки тому, что близлежащие дворы были разрушены, именно этот дом остался невредим. Здесь даже работало электричество - я это понял по тому, что входная дверь в подъезд была заперта на магнитный замок. Я позвонил в домофон. Один раз, второй, третий. Никто не отвечал. И когда я уже было хотел бросить попытки дозвониться и уйти прочь, по ту сторону кто-то снял трубку.

- Кто там? - настороженно спросил знакомый мужской голос.

- Это Андрей. Андрей Белозёров. Откройте, пожалуйста. - ответил я.

Послышались шорохи, после чего магнитный замок отворился и я, потянув дверь на себя, вошёл в подъезд. По лестнице я взбежал на третий этаж, встав напротив массивной чёрной двери, ведшей в тамбур. Я замер, вслушиваясь в звенящую тишину. По ту сторону двери звучали шорохи. Там кто-то был. Прямо сейчас этот кто-то, кому принадлежал мужской голос, смотрел на меня в глазок. И вот, ручка дёрнулась и дверь отворилась. В дверном проёме стоял высокий, подтянутый мужчина - отец Егора. Из-за его спины выглядывала невысокая, худощавая женщина с, по-видимому, заплаканным лицом.

- Андрей? - не скрывая удивления спросил отец Егора - Ты...жив!

- Да, Ярослав Семёнович. - печально ухмыльнулся я. - впустите?

- Конечно, Андрюша, проходи! - засуетилась мама Егора - Завтракать будешь?

- Не откажусь. - с радостью принял приглашение я, одновременно чувствуя на языке горький привкус предстоящего тяжёлого разговора.

Я вошёл внутрь и, разувшись, проследовал на кухню, вслед за отцом Егора. На плите стояла кастрюля с бурлившей в ней молочной кашей. На тарелке, стоявшей посреди стола, были выложены ломоти хлеба и сыра. В вазочку рядом были насыпаны шоколадные конфеты.

Мама Егора поставила перед нами тарелки с кашей и выдала ложки, после чего уселась рядом с мужем, напротив меня.

- О себе рассказывать не буду. - преодолев вставший в горле ком,