Два часа до конца света. Том II - Виктор Маршанский

Дёрнув плечами, Вера принялась нарезать круги по ковру из цветов, в попытке замаскировать эмоции.

— Я не просила делать из меня телефон и учить запретным дисциплинам, я не просила проклятья тлеедов, я не просила даже приводить меня в эту ебанутую жизнь! — Закричала девушка. — Что ты, блять, сдохла она! Тебя хоть раз разрывала на части Ржавчина, сучара⁈ Ты переплывала Волгу без обеих ног? Посмотрите на неё, учёная-в-говне-мочёная…

Анна Белая чему-то усмехнулась. Заметив это, Вера перестала выкрикивать проклятья, и спросила:

— Тебя саму-то как в ящик на целый год закрыли?

Ухмылка старшей ведьмы стала ещё шире:

— Целый год в ящике, скажу тебе — это невероятное везение.

— Неужели? — Съязвила ведьма, скривив губы.

Подойдя к девушке ближе, Анна как-то неприятно улыбнулась.

— Меня закрыли в том гробу на вечность, понимаешь? Я же говорила тебе, дура, твоя жизнь ни хрена не тяжёлая.

Вдруг лицо женщины стало серьёзным, и она тихо произнесла, глядя Вере в глаза:

— Не спорю, мать у тебя, конечно, дикая, но она хотя бы у тебя есть. Меня воспитывала приёмная семья, и вот они были лютые! Это был шестнадцатый век, из таких, как мы, не выживал никто. Единственный способ уйти от святой инквизиции, — а я, кстати, тогда жила в Германии, — это не знать о своих способностях.

До шестнадцати лет Анна Белая, которую в то время звали Ильзебилль Грасс, проживала не самые весёлые для женщин (да и всего человечества) годы. В отличие от Веры, праздно шатающейся по городу в этом же возрасте, она работала в кожевенной мастерской.

— Мой отчим отвешивал мне крепкого подзатыльника каждый раз, когда я что-либо делала «не так», по его мнению. То есть, примерно раз в две минуты. А его помощник, — круглый дебил и дитя инцеста из соседнего дома, — регулярно приставал ко мне в самом мерзком смысле.

Что касается мачехи, то она, как правило, старательно делала вид, что седьмая дочь — просто мебельный гарнитур, не более.

— И вот однажды, — продолжила Анна, жестикулируя несколько сильнее обычного, — когда я была чуть моложе твоего племянника, батя приводит этого соседского кретина, и бодро так сообщает, что…

Тут Анна Белая прервалась на долгий красноречивый вздох, но затем продолжила:

— Говорит, «мы тут посовещались»… «Мы», сука! До сих пор трясёт. «Мы тут посовещались, и решили. Замуж тебе надо. Вот, и жених уже есть — Абелард»!

Вера вдруг рассмеялась:

— Как-как? Абелард? Что за имя такое? Я думала, будет, типа Ганс или вроде того.

— Во-первых, правильно говорить «Ханс», — улыбнулась в ответ Белая, — во-вторых, это имя стало популярным только после смерти Андерсона, датского писателя. Читала сказки его?

— Нет. — Девушка помогала головой.

— Я тоже. Хотя, хвалят.

— Так вы вышли за него, или нет?

— Я когда это всё услышала, впервые разозлилась по-настоящему. До этого, будучи ребёнком, воспринимала отношение близких как основу окружающего мира, но в тот момент, я чётко поняла: так быть не должно.

Глаза Веры вдруг блеснули.

— Ты взорвала их щелчком пальцев? — Выжидающе спросила ведьма.

— Дура, — искренне удивилась Анна, — нельзя просто так взять и взорвать человека щелчком пальцев. Разве что в книге, или синематографе. У меня тогда от шока потемнело в глазах, а когда прояснилось, я уже стояла посреди сарая, вся в крови. Походу, я заколотила этих двоих мотыгой до смерти.

— И тебя заперли в ящик… — предположила Вера.

— Ага, — безрадостно ответила Белая, — инквизиторы сочли «излишне жестоким» сжигать ребёнка заживо, так что меня положили в гроб, набитый солью, и замуровали в стене ближайшего монастыря. Сказали, что лишь благодаря тому, что женщины и дети остались нетронутыми, ко мне позволено проявить снисхождение.

— И как же ты выбралась? — Затаив дыхание, спросила ведьма.

— Никак. Через год монастырь обрушился под собственным весом. Зодчие в те годы не всегда были осведомлены о наличии грунтовых вод под фундаментом. Я пришла в себя, и побежала, куда глаза глядят.

— Эрион заперта в ящике с солью. — Вспомнила девушка.

— Знаю. Участь далеко не завидная. Но я полагаю, мы её ещё встретим.

Раздалось неуверенное покашливание, и из тумана вышел Денис Одинцов.

— Прошу прощения, но где мы находимся?

— Это ещё кто? — Спросила Вера, подняв бровь.

— Смотритель… хм… — осеклась Анна. — Впрочем, лучше не называть вас по имени.

— Это было бы как раз кстати, — растерянно заметил Одинцов, — потому что я его, к стыду своему, забыл. Помню всё о себе, помню кто вы, но вот имена…

— Это нормально, — ответила психиатр, — очевидно, сердцевина Эгрегора сомкнулась над нами, и Вера, будучи ядром Люра, «утянула» наши умы на противоположную сторону реальности. Долго объяснять.

— Но ведь он не носитель, — заметила Вера. — Почему же он с нами?

Белая тщательно всмотрелась в фигуру Смотрителя.

— Его уносит за собой не Эгрегор, а Комплекс, который пытается поглотить Эгрегор. Это может дать нам преимущество

— Какое?…

Анна хотела было уже рассказать, какие преимущества дают им сложившиеся обстоятельства, но тут Смотритель задал вопрос, а вопросы начальства, как известно, в приоритете даже на девятом кругу ада.

— Что плохого в том, чтобы помнить своё имя? — Резонно поинтересовался Одинцов.

— Вас выкинет обратно.

— И?

— Так как ваше тело, скорее всего, было стёрто движущимися слоями материи, это будет означать смерть. В том числе и мою.

Повернув голову, Белая перевела взгляд на молодую ведьму:

— А твой оригинал, судя по всему, вошёл в цикл ЭК. Если назову твоё имя, вы поменяетесь с ним местами. Так как ты являешься связующим звеном в этой конструкции, дальнейшее поведение Эгрегора предсказать невозможно, но точно могу сказать, что не случится ничего хорошего. Единственное, что мы сможем сделать, это предварительно ослабить его, развязав те узы связи, что поддерживают мощь аномалии. Для начала нам нужно найти твою родную сестру. Если назовём её по настоящему имени, она вернётся «наверх», в своё тело.

— У Эрион разорван мозг, — напомнила Вера. — Возвращаться будет некуда.

— Всё верно. Это будет означать для неё смерть, и соответственно, избавление от всех идей и стремлений. Коллективному сознанию