Фантастика 2025-100 - Даниэль Дессан

рассказывал ей истории из своей жизни, играл ей на гитаре, пел ей песни. Она умерла рано утром 2 мая 2021 года. В тот же день у меня случился первый инсульт. С первой попытки болезнь меня не одолела. Но пятого июля 2024 года она сделала вторую попытку. Сходу она меня не добила. Парализовала левую часть моего тела, отняла речь. На долгих полтора года она уложила меня в койку гейдельбергской клиники.

Думаю, что 17 января 2026 года я умер. Почти уверен в этом.

Вот таким был мой жизненный путь: моё прошлое и моё будущее.

Прошлое я уже не верну. А вот будущее, как оказалось, ещё не наступило.

Чего я больше всего хочу теперь? О чём мечтаю? Как раз сегодня я это понял…»

* * *

Я на пару секунд отвлёкся от записей, посмотрел стену, где под обоями угадывались чёрные буквы газетных заголовков. Слышал, как в своей части комнаты тихо бубнила шуршавшая страницами учебника Иришка. Я снова склонился над тетрадью и написал…

* * *

«…Хочу, чтобы и через двадцать пять лет советские школьники всё ещё мечтали стать не бандитами и валютными проститутками, а врачами и космонавтами. Хочу, чтобы Юрий Алексеевич Гагарин дожил до следующего тысячелетия. Хочу, чтобы в советской колонии на Марсе зацвели яблони».

Глава 12

Я взглянул на исписанные моим пока ещё ровным и аккуратным почерком страницы — не закрыл тетрадь: выжидал, когда подсохнут чернила. Положил на столешницу авторучку. Потёр пальцем свежие чернильные пятна, которые появились на моих руках после написания сочинения. Прислушался к шуршанию страниц Иришкиного учебника. Посмотрел на стену, но словно не увидел её: перед моим мысленным взором, будто слайды, сменяли друг друга картины из моей прошлой жизни.

Я представил двор своего дома в пригороде Берлина, где утром поздней осенью я ходил по шуршащему ковру из опавших листьев. Вспоминал витрины книжных магазинов, в которых красовались переведённые мною книги. Представлял уютный зал берлинской кофейни, в котором мы с моей второй женой пили горячий капучино и ели свежие ароматные штрудели с яблочным повидлом и пончики с шоколадным кремом. Мой живот среагировал на мысли о штруделях тихим урчанием.

В дверь постучали — шуршание страниц на Иришкиной половине комнаты стихло.

— Иришка, Василий! — прозвучал приглушённый дверью голос Иришкиного отца. — Чай со мной пить будете?

Мы с сестрой, не сговариваясь, хором ответили:

— Будем!

* * *

Я отметил, что за кухонным окном уже почти стемнело. Видел, как штора на окне слегка покачивалась, хотя форточка была плотно прикрыта. В кухне пахло свежезаваренным чаем и мужским одеколоном — пропитавший квартиру запашок табачного дыма сейчас почти не ощущался.

Виктор Семёнович вынул изо рта курительную трубку, постучал не прикуренной трубкой по лежавшему на кухонном столе серому листу бумаги. Поднял на меня глаза.

— Вот, смотри, Василий, — сказал он. — Я тут на работе набросал чертёж нового аквариума. Прикинул его размеры.

Я сделал из чашки глоток несладкого горячего чая, взглянул на карандашный эскиз. Отметил, что выполнен он аккуратно, будто рисунок для дипломной работы.

— Места в комнате он займёт немногим больше моего нынешнего, — сказал Виктор Семёнович. — Но по объёму будет в три раза больше.

Последнюю фразу Иришкин отец произнёс едва слышно, бросил настороженный взгляд поверх плеча своей дочери на приоткрытую кухонную дверь.

Иришки так же тихо спросила:

— Папа, а маме ты об этом говорил?

Она указала рукой на рисунок.

Мне показалось, что Виктор Семёнович смутился.

Он дёрнул плечами и едва слышно ответил:

— Зачем? Это пока просто рисунок.

Иришкин отец взглянул на меня и сообщил:

— Я поговорил с мужиками на заводе. Каркас аквариума они мне сделают. Стёкла я достану. Соединю всё это эпоксидным клеем. У меня на работе этого клея полно: его только недавно к нам на завод привезли.

Виктор Семёнович взмахнул трубкой, победно улыбнулся.

— Без малого сто двадцать литров получится, — заявил он.

Снова стрельнул взглядом в сторону коридора.

— Вася, я тут прикинул… — сказал Иришкин отец. — Подсчитал с твоей подсказки положенный для моих нынешних рыбок литраж аквариума. Получилось, что тридцать литров у меня останутся бесхозными.

Виктор Семёнович посмотрел на дочь, затем перевёл взгляд на моё лицо.

— Я тут подумал, — сказал он, — чего им простаивать без толку? Для барбусов места хватит. Можно ещё одну скалярию добавить. И ещё… я давно уже подумывал о жемчужных гурами…

Иришкин отец мечтательно вздохнул и спросил:

— Василий, ты не помнишь, сколько нужно места для одного гурами?

«Эмма, — сказал я, — найди мне, пожалуйста, информацию о жемчужных гурами…»

* * *

Мы с Иришкой вернулись в свою комнату — после почти часового чаепития и обсуждения прожектов по созданию и заселению нового аквариума. Лукина взяла со стола учебник по истории и завалилась на кровать, поскрипела пружинами. Я вновь услышал шуршание страниц. Вернулся к своему письменному столу. Уселся на стул, посмотрел на уже подсохшие страницы тетради. Пробежался взглядом по тексту своего сочинения на немецком языке.

«Знаешь, Эмма, в эту субботу я не поеду в Москву. Так что моё новое будущее теперь точно пойдёт по иной колее. Тратить год на вечернюю школу я в этот раз не намерен. Тут осталось-то до получения аттестата всего лишь полгода. Потерплю. Да ещё и успеваемость подтяну. Золотая медаль мне, конечно, не светит. Но аттестат за десятый класс без троек — это вполне реально. С твоей-то помощью. А почему бы и нет? Пусть будет, раз уж я всё равно потрачу на его получение время».

В гостиной ожил телевизор — сквозь плотно прикрытую дверь я услышал его неразборчивое бормотание.

Я придвинул к себе тетрадь.

«Так что описанное мною сегодня будущее теперь не случится. Раз уж информации обо мне даже в твоём интернете теперь нет. Моё будущее ещё не написано, Эмма. В моём сочинении нет ни моего нынешнего Голоса, ни тебя. Но вы у меня есть. И это обстоятельство открывает для меня большие возможности. Как и то, что я теперь отягощён опытом семидесяти шести лет жизни и памятью о другом будущем. Которое, быть может, уже не случится, но его уже и не стереть из моих воспоминаний».

Я вырвал из тетради недавно исписанные мною страницы.

«Так что с этим сочинением я поспешил».

Разорвал страницы на мелкие кусочки. Бросил обрывки бумаги в стоявшую около