Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Кроме того, на подготовительном этапе корпорация пока полностью дистанцировалась от меня, так как не хочет рисковать своей репутацией, если что-то пойдёт не по плану и опять возникнут трения с законом. Деньги же – такие, какие нам с тобой даже не снились, – мы получим только по факту… Видишь, я предельно откровенен. У меня нет больше никаких секретов от тебя.

Встаю и принимаюсь задумчиво расхаживать по салону, а профессор Гольдберг, не выпуская из рук пустой кофейной чашки, провожает меня взглядом.

– Чувствую, вы хотите прямо сейчас услышать мой положительный ответ, – вздыхаю задумчиво. – Мол, согласен отправиться в загробный мир, чтобы уговорить души Джона Леннона и Джорджа Харрисона вернуться в наш современный шоу-бизнес, а перед этим уговорить ещё кого-то, кого вы пока не выбрали, ведь так?

Гольдберг молча кивает головой.

– А чтобы я не смог отказаться или предъявить счёт за «Столыпина» и наркоторговцев, взяли в заложники мою жену? То есть я, по вашей логике, должен стать сговорчивей? Деваться-то мне некуда!

– Не забудь, что за всё нам обещаны очень хорошие деньги, – откликается Гольдберг. – Столько ты в полиции, наверное, и за десять лет не заработаешь. Если тебя интересует сумма…

– Подождите вы со своими деньгами! – снова начинаю злиться из-за его непонятливости. – При любом раскладе для переселения душ вы должны будете лишить жизни трёх совершенно невинных людей, которые даже не помышляют о своей скорой гибели. Я не ошибаюсь? А может, даже больше?

– Ах, ты об этом! Да какое же это убийство? Это бескровное и безболезненное перемещение человека в иное пространство, которое мы называем загробным миром. Тем более, теперь появилась опция возвращения оттуда, – Гольдберг переводит дыхание и даже отмахивается от меня руками. – Если проблема только в этом, то можешь быть совершенно спокоен. Перед богом и законом мы с тобой абсолютно чисты.

– Так уж и чисты…

– Понимаешь, есть много людей, которые за некоторую сумму, порой смехотворную, но необходимую для того, чтобы помочь собственным семьям или решить какие-то неразрешимые проблемы, готовы предоставить свои тела для наших экспериментов. А преступники, приговорённые к смерти? Я давно занимался этим вопросом, ещё со времени самых первых своих опытов, когда такая проблема встала передо мной впервые. Думаешь, я зверь какой-то бесчувственный, и у меня нет никаких моральных устоев?.. Вот ты то и дело вспоминаешь псевдо-Столыпина и бандитского пахана. А спроси, в чьих они телах сейчас обитают? В телах только что погибшего в заключении уголовника и ещё одного уголовника, которого проиграли в карты такие же, как он, отбросы общества, и я оба этих тела выкупил. Кому они нужны, по большому счёту? Души-то их уже давно в аду, а тела – почему бы ими не воспользоваться ради благого дела, в конце концов? Так что это тебя не должно беспокоить.

То, что он говорит, конечно, весьма любопытно, и об этом непременно стоило бы поразмышлять. Хотя и чувствуется в его хитроумных построениях какая-то червоточинка.

– Перво-наперво, – повторяю упрямо, – освободите мою жену. Только после этого продолжим разговор. Считайте, что подопытный кролик взбунтовался и ставит свои условия.

– И всего-то? – профессор тотчас извлекает из кармана телефон и принимается кому-то названивать, отвернувшись от меня и отойдя в сторону, чтобы я не слышал разговор. – Через полчаса она будет дома, и ей даже вручат букет цветов за… за перенесённые неудобства. Ещё что?

– Подождём полчаса.

– Ты мне не доверяешь?

– Нет.

– Почему? Разве я тебя когда-то обманывал? – Гольдберг откидывается на спинку дивана и насмешливо поглядывает на меня. На раскаявшегося грешника он не похож ни капли. – Что ещё сделать для тебя, чтобы ты поверил? Иначе нам будет сложно продолжать сотрудничество.

– О сотрудничестве пока никакого разговора нет, а вот о доверии… Для чего вам здесь глушилки?

– Какие глушилки? – брови профессора удивлённо ползут вверх.

– Вы же их включили, чтобы никто наш разговор не мог прослушать.

– Кто тебе сказал такую чушь?

– Человек, который привёз меня сюда. Да и вы, профессор, говорили.

– Вот оно что! Я просто попытался слегка напустить тумана и припугнуть тебя, чтобы ты был сговорчивей. На самом деле нет у меня никаких глушилок. Я даже не знаю, что это такое и с чем их едят. Просто детективов по телевизору насмотрелся и дай, думаю, поиграю…

– Значит, наш разговор можно было прослушать с начала и до конца? – моя рука невольно тянется к карману. Скрывать уже нечего, и я извлекаю миниатюрный микрофон наружу.

– Конечно! Можешь позвонить своему коллеге, который на другом конце провода, и проверить.

Сразу же вытаскиваю из кармана телефон и набираю Лёху.

– Всё в порядке, – жизнерадостно хохочет в трубку Штрудель, – слышал вашу занимательную беседу с первого до последнего слова.

– Где ты сейчас?

– В двух шагах от вашего дома. Если что, мне полминуты хватит к тебе подскочить.

– Всё понял. Отбой…

– Ну, убедился? – напоминает о себе профессор. – Можешь даже пригласить своего друга к нам, а то он, бедняга, наверное, изжарился на солнце и устал в машине сидеть, не снимая наушников. Пускай приходит сюда, раз уж в курсе наших дел… Дай-ка догадаюсь, как его зовут: это твой коллега Алекс по кличке Штрудель, верно? Давай, тащи его сюда, я о нём только слышал, а в глаза не видел.

Штрудель является незамедлительно. Специально для него Гольдберг поставил на плиту новую порцию кофе, и Лёха следом за первой чашкой выдувает без промедления вторую. Печенье в лежащей на столе коробке с его приходом заметно уменьшается.

А тут и моя благоверная, наконец, позвонила. Всё, что я выслушал от неё, цитированию не подлежит, и самое приличное во всём этом было утверждение, что я поломал ей жизнь своими идиотскими выходками, и если нормальные люди обходят выгребные ямы стороной, то я непременно должен погрузиться в них по уши и этим ещё гордиться. Единственное, что мне удалось вклинить в стройный частокол её обвинений, это скромное обещание: как только закончу работу, непременно явлюсь домой продолжать сей светский диалог, и ни минутой позже.

Штрудель с профессором прислушиваются к нашей перебранке с огромным интересом, и, когда я обрываю разговор на полуслове, Гольдберг галантно замечает:

– Будешь извиняться перед ней, не забудь извиниться и от моего имени. Букет ей уже отправлен. Я же обещал.

Мне хочется послать этого патентованного негодяя куда-нибудь подальше, а то и сразу начистить физиономию за себя и за супругу, но я лишний раз мстительно делаю зарубку в памяти: когда представится выбор – сажать его или миловать, непременно выберу первое.

– Ну и как? Теперь мы сможем поговорить серьёзно о наших