Четвёртый капитан: Братские узы - BlackAvalon

Игорь, ты с ней поговоришь. Серьёзно. О том, что нельзя плевать в лицо взрослым и делать за их спинами что ей хочется. И накажешь. Не ремнем, ты на это не способен, но отшлепать ты её обязан. Ты, Норн, объясняешь, что такое приказ и дисциплина на корабле. Раз уж ты стал… кем-то вроде наставника для неё.

Тут я осознал один моментик… А ведь ей и в самом деле нужен нормальный учитель…

— По крайней мере, пока я не найду того, кто сможет стать для неё наставником… Обычная учеба или дрессировка «выкормышей» ей не подойдет. Игорь, как сильно… тебе мешает жить твой маркер?

— О чём ты? — не понял Норн.

— Я думаю, он понимает, — негромко возразил я, смотря на доктора. — Ты ведь постоянно себя подавляешь, и отвлекаешься, думая о чём-то постороннем, чтобы взять себя в руки… Верно же?

Игорь тяжело посмотрел на меня.

— Откуда ты знаешь?

— Да не надо быть умником, чтобы это понять. Вопрос, хочешь ли ты это для дочери. Она не просто ребенок. Рисковать и прыгать в вулкан она продолжит. Привить ей умение драться, разбираться в оружии и как выживать в пустыне, — я с намеком взглянул на Третьего, вспомнившего Маеру, — всё это не поможет ей выжить. Порывистость ребенка, безоглядность перед опасностью в стремлении защитить-спасти и холодный трезвый расчет, как бы взрослые её не остановили. Ведь они не такие как она. Отец не знает, какая она… Нет, Игорь, так больше нельзя. Мы должны взять её под контроль. Повторяю, поговори с ней. Расскажи честно, что такое маркер и как ты себя контролируешь. Напомни, что только животные подчиняются инстинктам. Человек же использует то, что ему дано генами, разумно и осознанно, подчиняя себя необходимости. И пока она ребенок, она должна подчиняться взрослым. Тебе. Мне. Или Норну.

Игорь согласно кивнул, и я перевел дух.

— Дальше… Я скажу Мире, что наказание ей определишь ты. На первый раз. В следующий раз накажу её я. И это будет сильно и больно. Поэтому будь добр проявить твёрдость, как я сказал. Я не требую порки ремнём или избиения! Но в восемь лет куда чётче запоминаешь шлепок по заду, чем слово «нельзя».

Я прервался. Почему-то вспомнился дед…

— Не хотел я вспоминать прошлое… Мой дед видел, что у меня не совсем нормальные реакции… на некоторые обстоятельства. И он каждый вечер со мной говорил. Я думаю, это может помочь и тебе. Говори с ней. Каждый вечер обсуждай, как она себя вела, что делала, её поступки, и пусть она в спокойной обстановке подумает, как и что следовало сделать лучше то или иное. Это будет учить её думать, просчитывать наперед свои поступки. И предвидеть последствия.

— Так тебя учил твой дед? — спросил Норн.

— Да… — я постучал себя по виску. — Я на этом рос. Удивительный был человек… Не пытался меня переделать, и мозги не лечил, но учил думать и контролировать себя и свои порывы. Солдату и мужчине без этого нельзя. Да ты и сам это прекрасно знаешь. И детям нужен контроль, система координат, точка опоры для жизни, что будет держать на плаву. У Миры этого будто нет. А ей надо учиться. Думать. Контролировать себя. И знать, что за спиной у неё кто-то есть. Кто и поддержит, и по шапке надаёт, если будет надо. Игорь и мы не всегда будем рядом. А про маркер могут узнать. И «подчистить».

Игоря эти слова почти физически ударили. Вот теперь я всерьёз его напугал. По-настоящему.

* * *

— Можно задать тебе вопрос?

— Задавай.

Норн помедлил.

— Ты говорил, что твой дед учил тебя всегда контролировать себя. Но я не заметил… что ты успешен в этом.

Я косо посмотрел на него.

— Видимость затмевает правду, — сказал я, и он остро взглянул на меня.

Я усмехнулся.

— Потанцуем? — спросил я, кивая на стойку с тренировочными ножами.

— Я не в настроении драться, — сухо отказался он.

— Не в настроении?! — деланно удивился я. — Я отвечу тебе цитатой из одной замечательной книги: «При чём тут твоё настроение? Сражаются тогда, когда это необходимо, невзирая на настроение! Настроение — это для животных сойдёт, или в любви, или в грёбаном балете. Но не в сражении!». Ну-ка, спасай свою шкурку, Паучок!

Я швырнул ему длинный нож с Синара, что полюбился мне с первого взгляда, и перешёл в атаку. Несмотря на шесть рук, у Норна не было никаких преимуществ. Как и у людей, у лириан одни руки были ведущими, а другие просто подмогой-подпоркой. Одинаково всеми шестью руками они не владели, а Норн был правшой, и из-за отсутствующий пальцев на нижних кистях, он мог сражаться только одной рукой. Полноценно, я имею в виду.

Он мгновенно активировал поле щита на одной из левой рук и отбил мой выпад. Он отбивался и отступал, по обыкновению своему прежде только защищаясь. Но изредка атакуя в ответ. Поле щитов, отбивая клинки, потрескивало и кожу пощипывало от электрических разрядов.

Мы кружились по тренировочному кругу в моей каюте: выпад — отступить — нападение. Я рвал ритм, вынуждал отступать и теснил его, бросая едкие словечки, а он только сильнее сжимал губы, концентрируясь на бое.

Норн в какой-то момент ушел в глухую оборону, отступая, и вдруг поднырнул буквально под руку, стремительной пружиной распрямившись и ударяя клинком плашмя по моему горлу. Полоска тренировочного ножа застыла в сантиметре от моего горла.

— Так, значит, ты всегда отмерял дозу своей ярости? Ты убит. Кстати.

— Если я бы хотел тебе навредить, я бы это уже сделал, — усмехнулся я, взглядом указывая на нож у его ребер.

Доля досады мелькнула в фиолетовых глазах, и он отвел свой клинок от моей шеи.

— Вижу «настроение» у тебя повысилось, — с усмешкой сказал я, отступая и отключая поле на левой руке.

Он сделал то же.

— Я всегда чувствовал за твоими эмоциями это. Твёрдую убежденность, — проговорил он. — Как у тебя это получается?

— Возможно… дело в страхе и в подсознании. Сойти с ума — не самая приятная перспектива. А именно этого меня учили бояться.

— Твой дед.

— Мой дед, — согласился я.

Он смолк, смотря на клинок в своей руке.

— Ты сказал, у тебя была дочь, и ты отказался от неё…

— Вот об этом я не хотел бы говорить!

Он мелко кивнул.

— Моя сестра однажды спросила, почему от нас отказались? На моей планете нет приютов, а все осиротевшие дети — это дети Лириа… Родственники. Соседи… Сироты никогда не остаются одни, их забирают, — проговорил