Рождение Клеста - Анатолий Ключников

— К БОЮ! ТО-О-О-О-ОВСЬ! — заорали наши командиры, а крик близстоящего Шпыняя прямо-таки ворвался мне в голову, — аж ухо заложило.

Мы заученно положили копья себе на плечи, чтобы они не мешали сомкнуть щиты. Между нашими головами оказались острия копий заднего ряда. Ну, Пресветлый, выручай! А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!

Мы стояли в первых рядах, и я даже различал выражения лиц нихельцев. Собственно, они тоже друг от друга никак не отличались, как и оснащение: у всех — выпученные от напряжения глаза, полуоткрытые рты, орущие то же самое «А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!» Молодые и в годах, бородатые и бритые, как и наши. Нихельцы надвигались на нас лёгкой трусцой, чтобы удержать свою идеальную линию — и это казалось нам совершенно фантастическим, что можно думать ещё о чём-то, кроме скорой безжалостной сшибки.

«У них там — дисциплина…» — стучала в моей голове одна и та же фраза, от которой я едва с ума не сошёл, — из-за её тупого однообразия.

— ВПЕРЁД!!! РАЗ-ДВА! РАЗ-ДВА! — это уже пошли яростные команды в наших рядах.

Сердце сдавило, как будто его в кулак зажало. Судорожный вдох, тяжесть в животе. Шаг вперёд. Как там Ермин, Малёк? Ага, тоже шагнули: я чувствую телом касание их плеч. Невольно как-то стало легче на душе: я — не один, рядом со мной идут друзья. Не пропадём!

Удар! Загремели щиты друг о друга. Натиск нихельцев оказался так силён, что мы, стоявшие не в самом первом ряду, физически ощутили всю ярость их напора: стоящие впереди нас невольно сделали шаг назад, и их спины упёрлись в наши щиты.

— СТОЯТЬ! СТОЯТЬ! — орали командиры, и я чуть не оглох от крика Шпыняя.

В тот день я начал понимать, зачем десятники пытались казаться нам ужасными чудовищами: чтобы ужас перед ними затмевал страх перед врагами. Я упёрся в землю — мои друзья упёрлись тоже; я ощущал их горячку, т. к. мы касались плечами.

Мы отталкивали щитами стоящих впереди своих, не имея возможности достать нихельцев копьями. Сами не сделали назад ни шагу, и поэтому нас свои в спину не толкали.

Впервые в жизни я стал свидетелем массовой бойни. Буквально в нескольких шагах от меня кипела безумная ярость, разбрызгивая кровь: мне на лицо попало несколько капель, а утереться не было возможности: нас плотно сжало. Зазвенели мечи: мы сошлись вплотную, и нихельцы прорубали себе дорогу вперёд.

«А наших ребят бою на мечах так и не научили…»

Я видел, как падали солдаты, пронзённые насквозь копьями, вытаскивать которые смысла не имело: наконечник на обратном ходу застрянет, и время потеряешь — скорее хватай меч и руби направо-налево, — потом, после боя, будешь со своим копьём разбираться, или чужое возьмёшь. Видел, какие страшные раны оставляют удары мечом по голове, как летят брызги серых мозгов наземь. И начинал сам звереть, мутиться рассудком.

Нихельцы начали отступать. И тоже правильным образом: сначала развернулась самая дальняя от нас шеренга, потом предпоследняя и т. д. Нам бы, дуракам, понять, что они изначально атаковали нас малыми силами, без шансов на победу, а это неспроста: коварные враги просто провоцировали нас. Но нет, не поняли: понеслись приказы «Вперёд!», и мы, воодушевлённые, бросились побеждать. В одно мгновенье все наши ряды смешались в кучу: каждый хотел непременно сам лично догнать кого-нибудь и всадить копьё в спину на половину длины, и чтобы вражьи потроха вытряхнуть на землю. И мне хотелось того же, как будто пьяный стал от упоения первым успехом. Ведь мы же стояли совсем недалеко от первых рядов, а никого так и не достали…

Внезапно нихельцы остановились и быстро развернулись к нам лицом. В мгновенье ока сложилась стена щитов, ощетинившаяся копьями. Мы с разбегу наткнулись на эту преграду, и наши крики захлебнулись кровью. Наверное, мы смяли бы эту защиту, но тут слева послышались панические крики: из ближайшего лесочка вырвался отряд нихельской конницы и сходу врубился в наш левый фланг.

Заорали командиры, требуя выстроить «ежа», когда пешие шеренги упирают пятки копий в землю, а острия направляют на атакующих коней. Кто-то честно пытался выполнить приказ, но сплошной линии никак не получалось. Более того: на этих солдат натыкались безумные бегущие и опрокидывали их навзничь — получалась свалка среди своих же! Геройских одиночек безнаказанно рубили сбоку, а они стояли беспомощные, как свечки, с бесполезно выставленными вперёд копьями.

Падали пронзённые кони, оглашая поле диким ржанием, перекатываясь с боку на бок и взбрыкивая ногами, калеча перед смертью и своих, и чужих. Кто-то из наших, совершенно обезумев, сел на грудь поверженному всаднику и бил, и бил его кулаком по голове… Другой так же остервенело рубил пронзённого копьём врага, ничего не замечая, пока не получил удар по затылку мечом.

Шпыняя было не видно и не слышно.

— Малёк! Ермин! — заорал я. — Малёк! Ермин!

Мои крики звучали жалким писком в общей какафонии боя: треск ломающихся копий, ржание лошадей, предсмертные крики, отчаянные команды, звон жадной до крови стали, удары в тело.

— Я здесь! — прохрипел нашедшийся Малёк и встал плечом к плечу.

Никаких тебе ухмылочек: безумные глаза, капли пота, стекающие грязными ручейками с запылённого лица.

— Тут я…

А это уже Ермин прижался ко мне спиной.

Нихельская пехота до нас не доставала и стояла неподвижно. А вот их кавалерия быстро продвигалась вглубь нашего полка… Наконец произошло неизбежное: наша пехота побежала, сломя голову, бросая оружие.

Эх, не маршал я по натуре, не маршал! Чтобы гаркнуть зычным голосом: «Слушай мою команду! Делай это и вот это!» Вот вижу: бегут люди, гибнут зря — а поделать ничего не могу. Сейчас нас растопчут: свои и чужие…

— Малёк! Ермин! — крикнул я. — Быстро щиты на спину! Отступаем во-о-о-о-о-н к тому овражку! Понятно?!

Малёк кивнул.

— Ермин, ты слышишь?!

— Ага, понятно…

— Щиты назад! Ермин, не отставай!

Мы забросили щиты за плечи и побежали, стараясь не терять друг друга в неуправляемой толпе. Посыпались вдогонку стрелы: бегущие стали вскрикивать и, заполошно взмахивая руками, падать ничком. Не то, что свой десяток — мы не понимали, с какой сотней смешались. Так и мчались, подгоняемые стрелами, криками и стонами, топотом копыт.

Вот и овражек. В него посыпались десятки людей, давя друг друга насмерть. Мы оказались с краю, так как я умышленно выводил наш малый отряд на самый край людского потока. Друзья бросились было направо, через гущу народа, но я решительно рванул их в другую сторону:

— Сюда! Бежим сюда!

Мой уверенный голос сыграл свою роль: они послушно последовали в указанную сторону. Мы с каждым мгновением отрывались от своего полка всё дальше и дальше, убегая почти что в нихельский тыл, но зато перестали быть лёгкой целью противника. Гораздо веселее рубить в капусту беспомощную толпу народа, нежели гоняться за какой-то троицей, которая всё равно никуда не денется.