90-е: весело и страшно - Виталий Владимирович Держапольский

загрустившего майора. — Что я, не человек, что ли? Я все понимаю… А загубленную бухлом печень он мне починит, — я многозначительно постучал по виску указательным пальцем. — Наливайте уже!

— Ох, — тяжело вздохнул Зябликов, — сопьешься ты с нами, Сережа.

Он плеснул в заранее приготовленные стаканы янтарной жидкости из двухлитровой бутыли вискаря.

— Ты не думай, Сережа, виски самый, что ни на есть заграничный! — произнес он извиняющимся тоном. — Японский! Сантори! Мне мореманы по блату подгоняют. А тот ваш… который тогда… Ну, я и сам нужных людей подогрел…

— Степан Филиппович, не будем ненужные политесы разводить! — еще раз попросил я его. — Я же сказал, что все прекрасно понимаю.

— Ну, извини, — еще раз произнес Зябликов и подвинул мне наполненный вискарем до самого пояска стандартный гранённый стакан. — Давай… будем, что ли? — Себе он налил явно уменьшенную дозу — где-то на треть от моей, ударной. Я его не осуждал, ему же еще с моим приятелем закадычным общаться. А если они оба в дрова нажрутся, такого наворотят, хоть за голову хватайся. А так, Зябликову эта доза — что слону дробина.

— Будем! — повторил я его немудреный тост.

Мы чокнулись, и я залпом всадил стакан спиртного, пусть и приятного, если сравнивать с самогоном или водярой, но все-таки очень и очень крепкого спиртного.

— Давай-давай, икоркой закуси, Сережа! — Майор сунул мне в рот ложку икры, а после заставил съесть едва не банку салата из морской капусты с гребешком.

— Спасибо! — с набитым ртом произнес я.

— Ты закусывай, закусывай, пацан! — посоветовал он мне.

— Так мне напиться, вроде как, поскорее надо, — возразил я ему.

— Ничего, успеешь накидаться, а так хоть желудок не попалишь! — ответил майор, наливая очередной стакан. — Все Вадимычу меньше суеты — не надо тебе желудок лечить! Ладно, первая колом, вторая соколом! — Количество спиртного и на этот раз не изменилось: мне — полный стакан, себе — треть.

Спорить с ментом я не стал и залпом вылакал еще один стакан. В голове отчетливо «тренькнуло» — на мышцы навалилась приятная истома, а картинка перед глазами слегка «размазалась». Я откинулся на спинку стула, а Зябликов, словно заботливая наседка, продолжал пичкать меня морепродуктами. Блин, если бы не активная ночь с Ленкой, при таком обилии белка, у меня, того и гляди бы, встал… А так, я только восполнял потраченную ночью энергию. О! Вот уже и мысли пьяные в голову полезли! И о сексе вспомнил — куда ж на пьянке без таких мыслей.?

— Ну, а третья, — он вновь наполнил стаканы по старой схеме, — мелкими пташками зайдет!

Мелкими пташками? — посмотрев на мента сквозь наполненный стакан, возмутился я мысленно. Но вслух высказывать претензии не стал, понимал, что моя программа минимум — нажраться поскорее. И постепенно я эту программу выполнял — в голове шумело, а в глазах начало двоиться, потолок и стены постепенно начинали раскручиваться вокруг меня в медленном хороводе. Правильной дорогой пока иду, товарищи дорогие!

— Давай-те с-своих мелких пта-пташек, — произнес я, чувствуя, что алкоголь уже вполне развернулся в моем многострадальном организме. Вот уже и язык во рту едва ворочается. И членораздельно выговаривать слова становиться все труднее и труднее.

Зябликов подвинул ко мне стакан, который я умудрился ухватить только со второй попытки, затем, пока донес его до рта, едва половину не расплескал. Да и в глотку бухло едва-едва залезло, а после приема настойчиво просилось назад. Зябликов виновато наблюдал за моими рвотным рефлексами, безуспешно пытаясь подсунуть мне очередную закуску. Но я, закрыв рот рукой, мотал головой, пытаясь задержать вискарь внутри себя.

— Запей, может полегчает! — Майор плеснул в опустевший стакан какой-то минералки. Похоже, «Боржоми». Я уцепился за нее обеими руками, словно утопающий за соломинку.

Опустошив стакан до дна, я поспешно протянул его Зябликову:

— Еще!

Майор послушно наполнил его и вернул мне. Второй стакан воды я пил уже неспешно, привычный вкус минеральной воды отодвинул на время рвотные позывы — мне реально стало лучше. Но опьянение никуда не делось, к тому же оно нарастало. После такой весомой дозы я боялся одного, что меня враз размотает до потери сознания. А мне нужно было кое-что сообщить моему старшему товарищу. Ведь мы могли с ним общаться на определенном этапе взаимного опьянения. Нет, ничего такого особенного я не хотел ему сообщить. Просто попросить, чтобы после пьянки он не забыл подлечить мою больную голову. А то хорошо устроился, он все пьяные ништяки собирает, а я потом с похмелья маюсь! Хорошо устроился, твою мать! Надо эту порочную практику в корне поменять…

— Мелкий, ты чего, опять на стакан подсел? — «услышал» я знакомый голос, прозвучавший в моей голове. Вот и сожитель нарисовался — значит, мы с ним сейчас на одной волне.

— Да ну нафиг, дядя! Мне уже это бухалово вот где сидит! — Я уже подпривык к этому гостю в моей черепушке и особого страха перед ним не испытывал, но опасаться не перестал. Кто его знает, чего он там с пьяных глаз удумает? И если бы не просьба Степана Филипповича, алкоголь третьей дорогой бы обходил.

— Опять подчистить за тобой чего надо? — предположил мой невидимый собеседник. — Как в прошлый раз, в поезде?

— Подчиститб? За мной? — ожидаемо окрысился я. — Я так и не врубился, чего там в поезде произошло!

— Блин, в поезде меня действительно перекрыло, — признался мой сосед по голове. — Меня в первый раз именно таким способом убили… Ненавижу гребаных сидельцев-упырей!

— В первый раз? — У меня даже мороз по коже пробежал от приоткрытой дверки в прошлое моего подселенца. Ведь если он — это я, то все, что с ним уже случилось, меня только-только ожидает! — Ты внатуре, что ли, бессмертный, дядя?

— А ты еще этого до сих пор не понял? — В голосе моего собеседника послышалось явное превосходство. Словно умудренный годами и опытом мужик втолковывает сопливому пацану прописные истины.

— А сколько их вообще было? — решился спросить я. Это именно та информация, которой обязательно нужно располагать, если я не хочу плохо кончить. Я-то, пока, совсем не бессмертный!

— Да я уже все и не упомню… — произнес сосед, чем несказанно меня огорчил. — Десятка два