Дипломатия фронтира - Вадим Владимирович Денисов

неясные и неявные информационные ниточки снаружи, а непонятные детали на виду. Со временем все эти подозрения, слухи и сплетни, недосказанности или случайно подслушанные оговорки в частных беседах начнут сплетаться с другими ниточками. Найденные ранее детали состыкуются с новыми, подтвердятся или приведут к интересным и неожиданным выводам — родится новый продукт со своими открытиями и обоснованными озарениями.

В этот безветренный день дождь обрёл полную свободу действий — прямыми струями с силой падал в пыль и на крышу консульства, и каждая его капля, казалось, была свинцовой, литой, неимоверно тяжелой. Какая-то минута, и ливень ещё громче забарабанил по покрытой непривычным иностранным шифером кровле двора и листьям, по широкому козырьку над воротами и ступеням крыльца, по вытоптанной и выгоревшей площадке двора без единой травинки.

Входная дверь была открыта звукам дождя и посвежевшему прохладному воздуху с запахом озона. Тот самый уют надёжного убежища. В комнату заглянул Дино. Он снял и резко встряхнул куртку, сбрасывая капли в маленьком предбаннике, повесил её на стойку-вешалку.

— Ну и молчун же этот Арби! Говорить с ним, как с осьминогом, он только щупальцами пошевеливает и постоянно смотрит куда-то в сторону… И на улицу не выйдешь, там ручьи вниз бегут.

— Помогай, раз пришёл, — распорядилась Екатерина Матвеевна, устало показывая рукой на свободное место возле стола. — Забирай вот эту стопку и сортируй документы по видам.

— Бли-ин… Лучше бы я с Арби разговаривал…

— Это ты его очередным «блинам» научила? — догадаться было не трудно.

— Ну, прекращай… — чуть поморщилась Селезнёва. — Бернадино должен владеть живым, разговорным языком, ловить оттенки и понимать нюансы.

— Блин это не нюанс, — умело возразил я, — нюанс, когда блин горелый.

— Да вы оба иногда такие словечки используете, что хоть полицию нравов зови… — проворчал Дино.

— И ты их понимаешь? — насторожился я.

— А что там понимать, все люди ругаются одинаково.

— Ну, сын, это был не я, это… другой человек.

— Ты на кого это намекаешь? — возмутилась Екатерина свет Матвеевна.

— Ни на кого! — помотал я головой с честными глазами. — Просто есть такая поговорка: «Ругается, как дипломат, пьёт, как учитель и курит, как медик».

— Сам придумал? Ой… А это что такое? — Екатерина отставила очередную бумажку подальше, затем взяла очки для чтения, которые надевает редко и, как мне кажется, больше для красоты.

— Ничего не понимаю!

— Да что там? — вслед за мной ближе к начальнице придвинулся и Дино.

— Откуда вообще это здесь⁈ — продолжала интриговать Селезнёва. — Это какая-то экспедиция? Археологи? Откуда этот список?

— Да прочитай уже! — потребовал я.

Екатерина Матвеевна поправила очки и медленно прочитала написанное:

«Град сей Стомбул поелику зело велик есмь, або построен купно посолонь в оболонь, деньгой и разумом осложнён богато. Но холопьев што детинец чорнага дуба пред фронтиркой от подлой каманчи с Дикай Прерьи угольями на бересте рисовали без крова дщаного да с грудами мешков землицей набитых — на кол с затёсами иль в четвертя топором! Воры и тати окояныя злато казённое отмыли, затем распилили! Повинны смерти!»

— Да уж, это документ серьё-озный… — протянул я. — Вот и думай тут, когда Смотрящие сюда людей закинули…

— В смысле?

— Катя, документ, хоть и всего лишь список с оригинала, суть вещь древняя, не наших дней писанина.

— Где же тогда оригинал? — воскликнула Селезнёва.

— Кто знает, кто знает… Музеи здесь вряд ли есть. Разве что у американцев? В манускрипте имеется упоминание о команчах!

Тут Дино не выдержал и расхохотался.

— Это же Макс подложил бумагу! Написал и подложил, мы ждали, когда ты до неё доберёшься!

— Что⁈ Ах вы, сво-олочи такие… Паразиты заразные! А я-то, дура!

— Археологи! Учёные! Пропавшая экспедиция, таинственные раскопки в Дикай Прерьи! — напомнил я.

Мы с сыном ржали уже вдвоём, весёлая архивариусная шутка явно удалась.

— Ну, весело же, Екатерина Матвеевна!

— Весельчак нашелся, — фыркнула она.

— Это врождённое! И круг общения. В раннем детстве я не был пришиблен возложенными надеждами, а в юности меня всегда окружали весёлые, счастливые люди, которых мама упорно называла алкоголиками… Кстати, хозяину этого кабинета, судя по всему, тоже не было чуждо чувство юмора, — добавил я, кивнув на висящий сбоку от стола плакат компании Northrop Grumman с надвигающимся на зрителя стальным монстром, под которым был начертан слоган строителей американских авианосцев «90,000 TONS OF DIPLOMACY» — «90000 тонн дипломатии».

Через четыре часа кропотливой напряжённой работы я почувствовал, что уже дурею.

— Сколько можно так сидеть, уже в глазах двоится! Давайте сделаем капитальный перерыв и прокатимся к Корабельной бухте, мы там ещё не были, посмотрим, — предложил я.

— И пообедаем! — кивком головы подтвердил Дино.

Селезнёва подняла вверх большой палец, и вопрос был решён.

Побережье, на котором стоит Стамбул, богато живописными глубокими бухтами, которые следуют подряд одна за другой, прямых участков берега почти нет. Поэтому разрастающийся город со временем занял три бухты, вытягиваясь в обе стороны от исторического центра, заботливо отстроенного Смотрящими в камне на берегу самой большой, Якорной бухты, для которой больше подойдёт звание залива.

Берег красив. Первая линия застройки одновременно и самая престижная. Заполучить один из двенадцати солидных каменных особняков, по одному на целый клан, мечтает каждый нувориш, но дело это безнадёжное, отцы-основатели крепко держатся за историческое место.

Швейцары давно бы выложили здесь стильную набережную из булыжника, как они это постепенно делают на берегах Женевского озера.

А наши построили бы пару санаториев: взрослый, с занудными тётеньками в белых халатах, ужасно полезным четырёхразовым диетическим питанием и степенными вечерними танцами отдыхающих под аккордеон и контрабандную водочку в кустах, и детский. Чтобы с утренними построениями возле флагштока, вечно фальшивящим горнистом, пионерскими походами с палатками в лес на холмах, ночными страшилками в тёмной спальне и коленками с замазанными зелёнкой ссадинах.

Ничего этого турки делать не собираются.

Зона главного променада есть, даже со скамейками фронтом на залив, но бродить по нему не очень комфортно.

Зато в Якорной сконцентрирована большая часть кофеен и кафешек, всех этих кебабных, шаурмячных и прочих донерных. В почёте дары моря — не рыбой единой сыт трудовой турок, почти половина шаланд занимается добычей морепродуктов. Ловят много. Головная боль добытчиков, как сказал мне один из владельцев парусных лодок, это невозможность консервирования