Импровиз. Одиночество менестреля - Владислав Адольфович Русанов

несчастьями они обязаны исключительно баронессе Кларине из Дома Сапфирного Солнца, которая невест что о себе возомнила, и её папеньке — зарвавшемуся наглецу, не способному приструнить возжелавшую невозможного дочку. Если бы не безумные попытки Кларины присвоить корону для сынка-ублюдка, все её подданные и подданные Дома Бирюзовой Черепахи жили бы в мире и спокойствии, трудились бы по мере сил и отдыхали бы, насколько позволяет достаток. А могли бы и сами привезти самопровозглашённую герцогиню-регентшу в мешке пред светлы очи Маризы — законной наследницы его светлости герцога Лазаля. чьё правление ещё долго будут вспоминать, как золотой век Аркайла. Могли, но не сделали. Значит, заслужили нищету, издевательства, голод и холод.

Как выяснилось вскоре, армия герцога-консорта не отставала от мародёров и грабителей. Попросту обирала мирное население до нитки. За каждой ротой тянулся обоз, затруднявший переходы и требовавший особых усилий по охране — ведь не только соседние воинские части, но и многочисленные банды только и ждали удобного случая, чтобы прибрать чужое добро. Прану Гвену пришла в голову чудесная пословица: «Грабь награбленное». Очень философически… Жаль, что рассказать о своих умозаключениях было некому. Ну, с мужланами-кринтийцами же в клетчатых юбках делиться умозаключениями? На взгляд альт Раста, именно это мешало армии раздавить повстанцев. При значительном численном перевесе солдаты и офицеры больше думали не о победах, а о том, как переправить домой добычу.

Правда, находились среди сторонников Маризы отряды, которые не марали себя грабежом. Например, совершенно новее явление — аркайлская молодёжь, поклявшаяся жизнь положить за единство державы и за то, чтобы герцогская корона оставалась за наследниками Дома Чёрного Единорога. Те, что называли себя «правыми» и, несмотря на заверения, что подчиняются приказам герцога-косорта и его генералов, не слушались никого, кроме собственных командиров, которых вынесла на верх мутная вода смуты и безвременья. Сами себе определяли важные задачи и сами их решали, очень редко участвовали в боевых столкновениях, занимаясь более важными по их мнению делами — выявлением и наказанием противников законной власти в Аркайле. Карали несогласных они рьяно и даже с упоением. Вешали, сажали на кол, распинали, жгли дома, отбирали всё имущество.

Вот на отряд «правых» и нарвались кринтийцы. Нет, опытных воинов никто не застал врасплох. Шагавший в передовом дозоре Киган Дорн-Дрэган предупредил командира об опасности заранее — трижды прокричал пустельгой. А вскоре появились и всадники. Дюжина молодых дворян с чёрно-серебряными повязками на рукавах. Они неторопливо рысили и весёлыми криками подгоняя двух привязанных с сёдлам людей. Очевидно местных жителей, заподозренных в злоумышлении против короны. Избитые до неузнаваемости пленники с трудом передвигали ноги. Грязь и прорехи на одежде яснее ясного давали понять — часть пути они проделали, волочась по земле.

Возможно, всё бы и обошлось миром, но «правые» привыкли действовать нахрапом. Их предводитель — молодой человек в васильковом камзоле с вышитым красным бисером пауком на груди — направил коня прямиком на Кухала, грозно вопрошая:

— Кто такие? Кто позволил?

— Приказ герцогини Маризы! — привычно ответил тот, держа ладонь на рукояти палаша. — Строгая тайна!

Обычно уверенный тон в совокупности с непринуждённо-воинственной позой помогал. Покрутив в руках бумагу с печатью «чёрного единорога», встречные военные пропускали кринтийцев. Нельзя сказать, что с очень довольными физиономиями, но не хватаясь за оружие, а это уже немало. Но «правые», как уже упоминалось, руководствовались собственными резонами, которые ни в малейшей степени не совпадали с целями и задачами остальной армии.

— Я спрашиваю, кто такие? Мародёры? — Пран в васильковом камзоле продолжал теснить конём Кухала. — Или бунтовщики? Знаешь, что мы с такими делаем?

Его приспешники справа и слева разразились резким смехом, похожим на кашель больного голлоанской лихорадкой и, не сговариваясь, вытащили короткие аркебузы- прилучники. Одетых в юбки южан они, по всей видимости, считали совершеннейшими варварами, раз вздумали пугать огнестрельным оружием, не потрудившись разжечь фитили.

— Наслышан я о том, что вы с пленными делаете, — негромко, но веско произнёс предводитель кринтийцев. — Живодёры… — И сплюнул на траву.

— А ты что, изменников короны жалеть предлагаешь? — скривился аркайлец. — Может, ты сам из этих… — Он прищурился, рассматривая юбку Кухала, словно раньше её не заметил. — Так и есть. Кларина уже голоногих наёмников набирает? Это чтобы кевинальцам не мучиться, снимая с них штаны? Любишь подставлять зад, урод?

Гвен альт Раст в который раз подивился малообразованности молодых аркайлских пранов. Уж им-то, мнящим себя утончёнными и всезнающими, следовало поинтересоваться, что на Кринте (или, пожалуй, в Крингте, как любят поправлять приезжих тамошние обитатели) очень не любят, когда их пытаются подколоть увлечением противоестественными связями. Это вам не вирулийцы, где в портовой таверне можно заказать шлюху любого пола — хоть женщину, хоть мужчину. И не Айа-Багаан, uly из-за жесточайшего заперта на добрачную любовь не только для девушек, но и для юношей, последние нередко увлекаются овечками или ослицами. Но намекнуть крнтийцу, что из-за своей юбки он похож на накрасившего ресницы и губы жеманного паренька, который пристаёт к приезжим на Вирулийском карнавале, означало — нажить крупные неприятности. А иметь во врагах кринтийцев пран Гвен не пожелал бы никому. Впрочем, нет, врагам как раз пожелал бы — весьма надёжный способ отправить их в Преисподнюю, избавившись раз и навсегда от забот и хлопот.

Кухал, будто недоумевая, развернулся к «правым» спиной. Опять же, увидев полное пренебрежение, они должны были насторожиться и принять хоть какие-то меры, но привычка куражится над беззащитными сделала их беспечными и, в конечном итоге, уязвимыми. Вместо того, чтобы зажечь фитили «прилучников» или приготовить арбалеты, если конечно они озаботились захватить их в поход, аркайлцы рассмеялись так, что заплясали кони. А один из «правых» — постарше других, с тёмной остроконечной бородкой и набрякшим сливовой болезненной синевой веком на правом глазу — взмахнул плетью и хлёстко ударил ближайшего к нему пленника поперёк лица. Несчастный не закричал, не взвизгнул, видимо, сил уже не оставалось, а с хриплым стоном втянул воздух, прижимая щёку к драной рубахе.

— И эти дети облезлых дворняг, ежедневно подставляющие зад своим коням, будут нас учить жизни? — Оскалил белые и крепкие, как у волка, зубы, Кухал Дорн-Куах. — А у самих рога такие, что голова на бок падает. Руби козлов!

При этом черноволосый великан провернулся на пятке, выхватывая палаш столь стремительно, что бывший главный сыщик герцогства и не заметил, как лезвие впилось Правому с гербов «красный паук» между рёбер, и, похоже, дошло до позвоночника. Во всяком случае,