Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

Он сделал паузу, подбирая слова.

— По бумагам, которые сейчас лягут на стол Кобрук, а потом, возможно, и трибуналу Гильдии, ты, Подмастерье, не имеющий соответствующей квалификации, самовольно провел сложнейшую нейрохирургическую операцию высшей категории сложности.

— Я осознавал риски, — ровным тоном ответил я. — Все будет в порядке.

— Риски? — он криво усмехнулся. — Ты не осознаешь последствий. Это не выговор и не отстранение. Это подсудное дело, Илья. Тебя не просто уволят. Тебя из Гильдии вышвырнут с волчьим билетом до конца жизни. Без права когда-либо снова практиковать.

— Вот те раз! — ошарашенно присвистнул у меня в голове Фырк. — А я думал, тебе сейчас медаль дадут!

— Кто именно доложил Кобрук? — спросил я, переходя к сути. — Крылов?

— Вот в том-то и дело, что нет! — Шаповалов с силой стукнул кулаком по столу, отчего стаканы подпрыгнули. — В этом и вся паршивость ситуации! Ко мне в операционную, прямо во время плановой грыжи, ворвалась она сама! Красная как рак! Орала так, что у меня ассистенты чуть в обморок не попадали!

Вот дерьмо. Значит, информация поступила к ней по самому прямому и официальному каналу.

— От кого?

— От того самого анестезиолога, Павла Семеновича. Старый уставник. Как только ты его выставил, он побежал жаловаться не мне, не Киселеву, а напрямую к ней! Она уже была в курсе всего, когда я сломя голову бежал к тебе в операционную!

— Вот же ж старый прихвостень! — возмутился Фырк. — Прямо к главврачу побежал! Вот крыса старая!

— То есть ситуация чуть хуже, чем я думал, — подытожил я.

— Именно!…Стоп! Что? Чуть хуже? — Шаповалов замер и уставился на меня, как на сумасшедшего. — Разумовский, ты меня вообще слышишь? Она в ярости! Нас обоих сейчас под трибунал отдадут! А ты говоришь «чуть хуже»? Почему ты такой… спокойный?

Я поставил стакан на стол.

— Потому что я все это предвидел, Игорь Степанович. Я знал о последствиях с той самой секунды, как взял в руки скальпель. И тот факт, что Кобрук в курсе — это даже хорошо.

— Хорошо⁈ — он, кажется, потерял дар речи.

— Да. Потому что теперь это не просто мое нарушение, которое можно замять, списав на меня всю вину. Теперь это проблема всей больницы. Ее проблема. А значит, она будет вынуждена не наказывать, а искать решение. Подождите. Осталось только дождаться, когда она вызовет нас к себе, и мы все вместе будем решать эту проблему.

Словно в подтверждение моих слов, на столе зазвонил селектор внутренней связи. Шаповалов нажал на кнопку.

— Да, Кристина? — он слушал, и его лицо становилось все мрачнее. — Понял. Уже идем.

Он положил трубку и посмотрел на меня уже совершенно по-другому.

— Она вызывает. Срочно. Тебя, меня и Киселева. К себе.

Я спокойно кивнул. План уже был готов. Главное — правильно его подать. Не как оправдание, а как единственно верное решение в сложившихся обстоятельствах.

Кабинет главврача встретил нас густой, напряженной тишиной.

За массивным дубовым столом восседала Анна Витальевна Кобрук. Она действительно была красной от сдерживаемого гнева, но уже полностью взяла себя в руки.

Рядом, в глубоком кресле для посетителей, сидел Игнат Семенович Киселев, заведующий всей хирургией. Лицо у него было мрачнее грозовой тучи.

— Садитесь, — коротко бросила Кобрук, даже не подняв головы от бумаг.

Мы сели.

Лицо Киселева было лицо было мрачнее грозовой тучи. Он сверлил меня взглядом, в котором читалось откровенное осуждение — для него я был ходячей проблемой, нарушителем всех писаных и неписаных законов.

Шаповалов, севший рядом со мной, перехватил его взгляд и едва заметно, одними глазами, покачал головой, словно говоря: «Успокойся, Игнат. Не кипятись. Дай ему сказать».

Я же сидел абсолютно спокойно, держа спину прямо. Я пришел сюда не оправдываться, а решать проблему.

— Итак, господа, — начала она, и в ее голосе звенела холодная сталь. — Подмастерье Разумовский, — она сделала паузу, впервые поднимая на меня свой тяжелый взгляд, — сколько еще раз мы будем собираться по вашему поводу?

— Столько, сколько потребуется, чтобы спасать пациентов, Анна Витальевна, — спокойно ответил я.

На ее губах мелькнула тень почти незаметной, ледяной усмешки. Мой ответ ей явно понравился. Она повернулась к ошарашенным Киселеву и Шаповалову.

— Господа, давайте начистоту. Меня сейчас меньше всего волнует, что Разумовский формально нарушил какой-то там параграф устава. Меня волнует то, что свидетелем этого «нарушения» был владимирский шпион. Наша задача сейчас — не наказать своего лучшего диагноста, а придумать, как защитить наш самый ценный актив от Гильдии.

Киселев и Шаповалов переглянулись в полном недоумении. Да даже для меня такое заявление стало неожиданностью.

— Анна Витальевна, но… устав… трибунал! — пролепетал Киселев, для которого такой поворот был крушением всей вселенной.

— Постойте… — Шаповалов с недоумением посмотрел на нее. — А зачем вы тогда на меня в операционной орали так, что я чуть грыжу не проткнул?

— Потому что я знала, что только так ты, Игорь, бросишь все и побежишь туда сломя голову, — холодно пояснила Кобрук. — Это был самый быстрый и эффективный способ отправить подмогу. Адреналин — лучший стимулятор.

Я смотрел на нее и впервые за все время нашего знакомства увидел не просто жесткого администратора.

Передо мной сидел гроссмейстер, который просчитывает партию на десять ходов вперед. Она не паниковала, когда ей донес старый анестезиолог. Она не пыталась остановить меня. Она мгновенно оценила ситуацию, поняла, что я — единственный, кто может спасти пациента, и сделала самый сильный, хотя и не совсем очевидный ход.

Кобрук использовала гнев Шаповалова как инструмент чтобы направить его туда, где он был нужнее всего. Не тушила пожар, а управляла им. Да, она действительно была большим молодцом.

— Ничего себе! — ошарашенно присвистнул у меня в голове Фырк. — А я думал, она просто истеричка! А она, оказывается, воротила! Я аж зауважал!

— Крылов уже наверняка строчит подробный отчет магистру Журавлеву, — продолжила Кобрук. — Они используют этот инцидент, чтобы ударить по нам. По мне, как по главврачу, который допустил хаос. По репутации нашей больницы. И, в конечном итоге, по тебе, Разумовский. Я не собираюсь отдавать им свой лучший кадр. Ты