Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич

все будет потеряно, я первым приду к тебе… с бутылочкой крысиного яда… и помогу тебе покинуть этот жестокий мир. Но до тех пор не надо падать духом. Помнишь ту историю про лягушек в молочном кувшине?

– Оставь свои басни дошкольникам, Иван Андреевич. С моим духом все в порядке. Я покину этот мир последним и перед уходом выключу свет. Так что у тебя за дело? И зачем тут дети?

– Ты еще не догадался?

Император нехорошо прищурился. Даже высочайшее терпение имеет границы. И не так-то просто сдержаться, когда тебя называют недогадливым!

– Слушай, господин Крылов! – повысил он голос. – Не наглей! Оглянись-ка: из твоего окошка отлично видно Петропавловку!

Крылов засопел недовольно. В казематах крепости находилась самая известная в России тюрьма для государственных преступников.

– А чего сразу Петропавловку, – обиделся он. – Хотя моя судьба всецело в вашей власти, ваше величество. Я даже не удивлюсь. Я давно чувствую себя лишним… речь не о лишнем весе, разумеется…

– Прекрати, – перебил царь. – Извини, не сдержался. Продолжай, прошу тебя.

– Продолжаю и повторяю: дело у нас важное. Мы знаем о твоей беде. Так уж получилось. Мы можем тебе помочь. Мы, и никто другой. Ты спрашивал, зачем здесь эти ребята? Наш общий друг, граф Федор Достоевский, объяснит даже лучше. Он – настоящий детектив, и его интуиция выше всяких похвал. К тому же он владеет технической стороной вопроса. У него и голос приятнее… а то я, признаться, уже охрип тут с вами.

Император покачал головой. Выдвинул один из ящиков своего громоздкого стола. Извлек оттуда стеклянную фляжку с желтой маслянистой жидкостью. Приподнялся и протянул Крылову.

– Благодарствуем, – сиплым басом откликнулся тот. – Рады стараться, ваше благородие.

– Фигляр. Умолкни. Жду доклада от детектива Достоевского. Раз уж вам угодно так его называть.

Граф коротко поклонился:

– Вкратце ситуация такова, ваше величество. Недавний эфир известной вам программы «Петербургские тайны» вышел несколько необычным. Его даже пришлось прервать по не зависящим от нас причинам…

– Я смотрел, – буркнул царь. – Пришлось. Моя невеста Мария-Луиза – ваша поклонница… одним словом, мы это видели. Кажется, вы открыли новую звезду?

– Лучше и не скажешь, ваше величество. Вот она, перед вами. София Мармеладова. Курсистка-смолянка. Рано потеряла родителей. С детства живет на полном пансионе, на попечении государства, за что вам бесконечно благодарна… Ее отцом был Франц Мармель.

Император вздрогнул так, что под ним скрипнуло кресло. Достоевский сделал вид, что ничего не заметил.

– Эта девушка может читать мысли, – продолжал он. – Может входить в нейросферу. И это уже не просто технология, это магическое искусство, причем из числа самых сильных… и я думаю, это еще далеко не все, что она умеет. Ее способности как следует не изучены.

– Думаете, они достались ей от Франца?

– Имею все основания так полагать.

Император впился взглядом в Сонечку. Ей стало не по себе. Особенно когда государь обратился уже к ней:

– Скажи мне, София… помнишь ли ты своего отца?

– Нет.

– Может ли такое быть? Ведь тебе было лет шесть, когда его… ну, словом, когда его не стало?

– Ничего не помню, – честно повторила Соня. – Могла бы что-то запомнить, но нет. Мне и самой очень грустно.

– Разделяю твою печаль, – сказал император. – Франц Мармель был великим человеком. И гениальным инженером. Нам его очень не хватает. Да… сильно не хватает.

– Об этом мы и говорим, государь, – вставил Крылов. – Сейчас он изобрел бы что-нибудь этакое, и мы бы тут не мучились.

– Увы, Франца больше нет с нами, – сказал император. – Но если уж ты, Соня, и вправду унаследовала его дар… возможно, ты сможешь мне помочь.

– Вы хотите вернуть сына? – спросила Сонечка.

– От тебя ничего не скроешь. Или опять господин Крылов проболтался? С него станется. Но ты употребила верное слово. Я хочу вернуть моего сына. Не просто найти, а вернуть. Это важно. Видишь ли, накануне его побега мы… крупно повздорили. В силу многих причин. Я тоже был в чем-то неправ. Я был с ним излишне жестким… если не жестоким. Но я не выгонял его из дома. Пусть даже он ненавидит меня, я готов принять его любым. Как донести до него эту мысль?

– Вы думаете, он вас ненавидит? – удивилась Сонечка.

Крылов тем временем приложился к фляжке. И проворчал:

– Вот кто на самом деле разглашает самые важные тайны Империи. А потом валит на честных граждан.

– Это не тайна, – возразил император. – Это беда нашей семьи. Это… ее проклятье. Ты больше других знаешь об этом, Иван Андреич. Но даже ты не знаешь всей правды. И никто не должен ее знать.

– Я понимаю ваш намек, ваше величество, – сказал Достоевский. – Наше детективное агентство не интересуется государственными секретами. Мы просто найдем пропавшего мальчика и вернем его домой. И постараемся сделать это как можно скорее.

– Пока не началось, – добавил Крылов.

– Я на вас надеюсь, – сказал Петр Павлович. – И особенно на Софию. Возможно, она сможет понять, что на уме у моего сына. Поскольку я давно перестал это понимать. Ну и потом, она очень красивая девушка…

Это был, что называется, царский комплимент. Но Сонечка все равно обиделась:

– Вы меня как приманку используете? Как подсадную утку?

– Что ты, что ты, – государь честно приложил руку к сердцу. – Просто я хотел сказать, что ни у кого другого это не получится… так красиво.

– А я о чем говорю, – вставил Крылов.

– Иногда можно и помолчать. Погодите. Я покажу вам кое-что.

Петр Павлович щелкнул пальцами.

Прямо в центре кабинета включилось мерцающее облако нейровизора, и все увидели отрывок из трехмерного ролика: темноволосый парень прямо на мотоцикле въехал в церемониальный зал, заложил лихой вираж и разрушил громадный праздничный торт. Ошметки торта полетели во все стороны. Соня с непривычки зажмурилась. Когда она снова открыла глаза, Алекс беззвучно смеялся. Он был уже без шлема, и Соня заметила, что наследник престола – просто красавчик, и что в жизни он даже милее, чем на портретах.

Как раз в эту секунду Алекс добыл из кармана фляжку, поднес ко рту, в воздухе полыхнул огонь – на этом скандальный фильм и кончился.

– Это последний раз, когда я его видел, – признался Петр Павлович. – На том самом проклятом мотоцикле, который мы же ему и подарили.

Облако погасло. За окнами поблескивал шпиль Петропавловского собора.

– Так вот, господа детективы, – император как будто заканчивал ранее начатую речь. – Я вам доверяю. И повторяю: если вы выполните эту мою просьбу… очень деликатную… можете просить у меня что угодно, в пределах возможного и даже невозможного.

Достоевский хотел что-то ответить, но